История слов

А. А.  Потебня с предельной четкостью выразил мысль о спаянности слова и формы слова со всей системой языка: «Ответить на вопрос о значении данной формы или ее отсутствия для мысли было бы возможно лишь тогда, когда бы можно связать эту форму с остальными формами данного строя языка, связать таким образом, чтобы по одной форме можно было заключить о свойстве если не всех, то многих остальных. До сих пор языкознание большею частию принуждено вращаться в кругу элементарных наблюдений над разрозненными явлениями языка и дает нам право лишь надеяться, что дальнейшие комбинации этих явлений от него не уйдут. Покамест возможны лишь шаткие заключения о роли данного явления в общем механизме словесной мысли известного периода, так как мы умеем читать лишь самые грубые указания на родство явлений» (Потебня, Из зап. по русск. грамм., 1888, с. 54). Особенно сложны и противоречивы факты экспрессивных соотношений и изменений слов. Так, исторические изменения в системе стилей и жанров русского литературного языка непосредственно отражались на экспрессивно-стилистических функциях славянорусизмов. Происходили резкие колебания их стилистических оттенков, менялась их экспрессивная окраска. Все это сказывалось и на логическом содержании слова.

В качестве примера можно указать на церковно-книжное слово клеврет, которое современному языковому сознанию представляется несколько устарелым. Оно теперь обозначает `сторонник, приспешник, приверженец (в каком-нибудь дурном деле)', имеет ярко отрицательную экспрессивную тональность, выражая чувства презрения и даже негодования, ненависти. Между тем этому слову до 30—40-х годов XIX в. были чужды эмоционально-экспрессивные оттенки. По своему происхождению клеврет — старославянизм в составе русского литературного языка. Этимологически же оно восходит к лат. collibertus (народное collivertus) `отпущенный вместе с кем-нибудь на волю'. В старославянском языке слово клеврhтъ имело значение `товарищ, сослуживец' (`сослужебник' — по определению А. X. Востокова), греч. っ σύνδουλος , σύντροφος (Востоков, Сл. ц.-сл. яз., 1, с. 171).

В рукописном «Лексиконе вокабулам новым» Петровского времени зафиксировано: коллега — товарыщь, клеврет (Смирнов, Зап. влияние, с. 145).

В древнерусском языке слово клеврет употреблялось в значении `товарищ, дружинник, участник в каком-нибудь деле, приверженец' без всякого пейоративного, осуждающего оттенка. Даже в толковых словарях XVIII в. оно рассматривалось еще как высокий книжный синоним бытового слова товарищ (см., напр., Сухомлинов, вып. 8, с. 12). В словаре 1867—1868 гг. клеврет толкуется так: `участник в каком-либо звании или деле; товарищ' (2, с. 366—367).

Ср. у А. Пушкина в «Борисе Годунове»:

Не время, князь. Ты медлишь — и меж тем

Приверженность твоих клевретов стынет...

У Е.  Кострова в переводе «Илиады»:

Не могши различать, кто был клеврет, кто враг.

У К. Батюшкова в пародии «Певец в Беседе любителей русского слова»:

...Твой сын, наперсник и клеврет —

Шихматов безглагольный,

Как ты, славян краса и цвет,

Как ты, собой довольный!

У В. Жуковского в «Ивиковых журавлях» (1813 г.):

...Перед седалище судей

Он привлечен с своим клевретом...

Но в 30—40-х годах в разговорной речи клеврет по созвучию ассоциируется со словом клевета. Ср. в письме актера А.  П.  Лоди К.  П. Брюллову (от 25 января 1849 г.): «Чтони говори завистники счастья и клевреты человечества, а ведь мы с тобой и всей нашей братией давно провели нашу молодость. Весело лилась и запивалась, запивалась и запевалась жизнь артистическая, чорт возьми!» (см. Архив Брюлловых в приложении к «Русской старине», 1900, т. 104, октябрь, с. 177).

Вместе с тем в книжной речи слово клеврет к 30—40-м годам XIX в. становится все менее употребительным. Однако в середине XIX в., в 60-х годах, оно возрождается с новым значением `приверженец, приспешник монархической партии' (сл. Грота — Шахматова, т. 4, вып. 4, с. 972—973). Приведем несколько примеров. У И. С. Тургенева в романе «Новь» (в разговоре Нежданова с Калломейцевым): «Но вдруг, услышав в двадцатый раз произнесенное имя Ladislas'a, Нежданов вспыхнул весь и, ударив ладонью по столу, воскликнул:

— Вот нашли авторитет! Как будто мы не знаем, чтотакое этот Ladislas! Он — прирожденный клеврет и больше ничего!

— А... а... а... а во... вот как... вот ку... куда! — простонал Калломейцев, заикаясь от бешенства... — Вы вот как позволяете себе отзываться о человеке, которого уважают такие особы, как граф Блазенкрампф и князь Коврижкин!». В том же романе в речи Сипягина: «под кровом Сипягиных, нет ни якобинцев, ни клевретов, а есть только добросовестные люди...».

Ср. у Ф. М.  Решетникова в повести «Между людьми» («Записки канцеляриста»): «Вышла из ворот барского дома ватага аристократов и аристократок; дядя отходит прочь от окна и ворчит громко: не поклонюсь и шапки никогда не сниму, хоть вы и губернаторские клевреты. (Это слово он где-то вычитал и ему оно очень понравилось. Это слово, по его понятию, было нехорошее, хуже всех ругательных слов.) И начинает он рассказывать целые истории об этих ”клевретах“».

В современных толковых словарях русского языка (например, у С. И. Ожегова) клеврет обычно определяется как «приспешник, приверженец». В семнадцатитомном словаре слово клеврет толкуется так: «Приверженец, приспешник кого-либо, готовый на любое дело для угождения своему покровителю (обычно в речи с торжественно-риторическим оттенком)» (БАС, 5, с. 1007).

Роль экспрессивных оттенков в истории значений слов настолько велика, что без учета и воспроизведения экспрессивных колебаний словоупотребления нельзя получить полной семантической картины, изображающей судьбу слова. В ярко окрашенных экспрессивных словах даже изменения в фонетическом облике, напоминающие народную этимологию, нередко вызываются не потребностями образности, не стремлением к оживлению внутренней формы, а чисто эмоциональными факторами. Например, вместо скапутиться (от капут) в просторечии употребляется и шуточное скапуститься (см. Ушаков, 4, с. 205). Ср. у Д. Н.  Мамина-Сибиряка в романе «Хлеб» в речи сторожа Вахрушки: «Микей-то Зотыч того, разнемогся, в лежку лежит. Того гляди, скапутится».

В холмогорском говоре «скапуститься — оплошать, струсить, проявить малодушие» (Грандилевский, с. 268). Ср. скопытиться в повести Тургенева «Бригадир» (1867): «Так вот он, бригадир-то, с тех мест и скопытился... » (в речи дворового; гл. 8).

В экспрессивных образованиях происходят сложные и противоречивые сдвиги в структуре и оформлении морфематического соотношения элементов слова. Вот иллюстрация.

У Н. Г. Помяловского в отрывках из незаконченного романа «Брат и сестра» встречаем образование чинопёр. Речь идет об отставном титулярном советнике, который «три раза срывал по триста рублей серебром за то, что били его морду, а морду его, ей-богу, и даром можно бить. Эта шельма, уволенная по прошению, обыкновенно подбирал человек шесть забулдыг, в их присутствии раздражал какого-нибудь незнакомого господина, тот бил его по морде, начиналось дело, и титулярный получал следуемый по закону гонорарий. Наконец гражданская палата обратила внимание на то обстоятельство, что титулярного что-то часто очень бьют, и запретила ему впредь подавать просьбы. Чем промышлять? последний товар — физиономия — упала в цене; дошло до того, что бить стало можно эту физиономию, плевать в нее, как в плевальницу, тыкать пальцами, топтать ногами. Тогда он прибегнул к другому средству.

Подходит к нему какой-нибудь промыслитель — чинопёр.

— Дело, — говорит он.

Потом, глядя серьезно на чинопёра, спрашивал: ”Сколько?“

— Пятьдесят.

— Сто.

— Не дадут.

— Дадут. За это и больше дадут.

— Ну, шестьдесят.

— Девяносто.

— Семьдесят.

— Семьдесят пять.

— Идет.

— На стол.

Чинопёр кладет на стол 75 руб.

— По какому делу?

— Присягу в убийстве.

— Хорошо, — говорит титулярный и, расcпросив подробности дела, дает присягу.

Наконец ему запретили и присягу держать».

Со словом чинопёр можно сравнить чинодрал. Ведь в слове щелкопёр вторая часть -пёр соотносится с именной основой пер-о (ср. щелкать пером).

Опубликовано в сборнике «Советское славяноведение» (М., 1968, № 4) в серии статей под общим названием «Об экспрессивных изменениях значений и форм слов». За этой статьей следуют еще три: «Рубаха-парень, человек-рубаха», «На ять», «Солдафон».

Сохранилась рукопись— 11 пронумерованных листков разного формата. Первоначальный набросок статьи «Клеврет» относится, по-видимому, к 40-ым годам, о чем говорит истлевшая бумага и выцветшие чернила некоторых страниц. Затем, судя по бумаге, в разное время рукописный текст дополнялся новыми суждениями и иллюстративным материалом. При подготовке к печати В. В. Виноградов окончательно выправил всю статью и заключил ее несколькими дополнительными абзацами (начиная со слов: «В экспрессивных образованиях происходят сложные и противоречивые сдвиги в структуре и оформлении...»).

Печатается по оттиску, выверенному по рукописи. К слову клеврет В. В. Виноградов обращался также в связи с вопросом о южнославянском происхождении таких слов как гряду (грядущий), ковчег, ланита, пустити в значении `послать' и нек-рых др. (Основные проблемы изучения, образования и развития древнерусского литературного языка // Виноградов. Избр. тр.: История русск. лит. яз., с. 91). — Е. X.