Великие аферы XX века
Семейная лавка греческих богов
Автор: Сергей Голубицкий
Опубликовано в журнале "3W.SU" №12 от 16 июля 2003 года.
В 2000 году до нашей эры Гомер помянул в «Илиаде» двух героических полководцев, принявших участие в Троянской войне, — Эпистрофа и Федия. Отважные воины были родом из предгорья легендарного Парнаса, известного как Арахова. Минули века, канула в дымку истории великая Эллада, и на ее месте возникла маленькая нищая страна, раздираемая междоусобными войнами и торговыми гешефтами. Однако Арахова, затерянная в облаках на высоте полутора километров, не переставала удивлять мир своими воинственными пассионариями.
В начале ХХ века нашей эры восемнадцатилетний Иаков Ригас покинул свою высокогорную деревушку, добрался до порта Пирей и взошел на корабль, отплывающий в Америку. Кто поведал совершенно безграмотному крестьянину о новой земле обетованной, остается только догадываться. Преодолев Атлантику, Иаков стал Джеймсом, разнорабочим на строительстве железных дорог. Все, как обычно, если бы не одно «но»: скопив немного денег, Джеймс купил… кинотеатр! Кинотеатр тут же разорился, но мечта осталась. Неважно, что она претворилась лишь в следующем поколении. Важно, ЧТО из этого вышло. Рядом с достижениями Джона Ригаса, сына Джеймса, подвиги Эпистрофа и Федия меркнут и жухнут.
В 1920-м Джеймс Ригас осел в городке Уэллсвилль, штат Нью-Йорк, где открыл маленькую греческую столовую, в названии которой не было ничего греческого: Texas Hot, «Техасские горячие блюда». Романтику Техаса Джеймс принес на восточное побережье из своего железнодорожного прошлого.
Через два года подошло время жениться, и Джеймс отписал брату в Арахова: так и так, жду, мол, твоей рекомендации. У брата была на примете скромная работящая девушка Элени Бразас. Элени знала семью Ригасов, фотокарточка Джеймса ей тоже понравилась, так что девушка дала добро и, преодолев пешком 154 километра до того же Пирея, играючи пересекла океан. Свадьбу сыграли в «Техасских горячих блюдах».
Еще через два года на свет появился маленький Джон Ригас, герой нашего рассказа. Джон и в самом деле был очень маленьким: один метр шестьдесят сантиметров до самой глубокой старости. Наверное, такая стать как раз и позволяет экономить энергию, выплескивая ее в нужном направлении с невероятной силой и напором, так что человек добивается любой поставленной цели.
Детство Джона прошло в столовой. Он помогал мыть тарелки, подавал посетителям, подметал пол — обычное дело в семейном бизнесе. Этот эпизод своей биографии маленький Ригас воспринял как большой урок: «Я вырос в атмосфере общепита и поэтому научился ценить клиентов, которые заглядывали в нашу столовую, взрослых и детей. Все они дарили мне магию общения. Этот ценный опыт очень пригодился в моем путешествии по жизни».
Еще Джон ходил в школу. Не простую, а греческую. После обычных занятий каждый день с четырех до шести он зубрил великий язык Гомера и Еврипида. Даже по выходным, в субботу, греческие уроки отнимали три часа жизни. Пока Джон был маленьким, он ненавидел эти занятия, но когда подрос — понял: то были лучшие мгновения его детства.
Почти с пеленок в Джоне культивировали глубокую привязанность к корням, семейным традициям и высоким моральным ценностям. Он вспоминал: «У меня было изумительное детство. Я ходил в школу и, несмотря на маленький рост, пользовался популярностью у одноклассников. Мы много занимались спортом, и я глубоко признателен за поддержку всем владельцам лавочек и магазинчиков на центральной улице Уэллсвилля! По сути, мы выросли на этой улице. Она была нашей единственной спортплощадкой. По соседству проживало еще пять греческих семей, мы все дружили. У каждого были маленькая кондитерская или ресторанчик».
Если читатель не понял, о чем речь, поясню: когда маленький Джон высаживал мячиком очередное стекло в кондитерской соседа Попандопулоса или на полном велосипедном ходу сносил стулья и столики в кофейне госпожи Згуриди, малыша никто не таскал за ухо, не бил, не отволакивал в полицию. Все случалось тепло и по-семейному: слегка журили, трепали по волосикам, умилялись: «Вот она, наша смена, подрастает! Будущая гордость греческого предпринимательства».
Джон превратился в очень правильного юношу, чье мировоззрение покоилось на трех слонах: семья, упорный труд и церковь по воскресеньям. Когда началась война, он достойно выполнил патриотический долг, отслужив в пехоте.
В 1950 году фронтовик окончил Ренсселирский политехнический институт и принес в отчий дом глянцевую корочку инженерного диплома. Отец Джеймс был счастлив и горд, поэтому сразу же предложил сыну работу по специальности — в родной столовой, которая к тому времени успешно эволюционировала в ресторан. К своим 26 годам Джон окончательно сформировался как мужчина: у него были полные сто шестьдесят сантиметров роста, открытая, честная улыбка с тремя зияющими дырками в зубах, а левый глаз состоял в дерзкой оппозиции к правому и норовил при непринужденной беседе всякий раз увильнуть в сторону, что с непривычки смущало неподготовленного обывателя. С такими замечательными данными было затруднительно служить в ресторане, особенно на виду у клиентов. Начались душевные метания: «Я проработал в ресторане приблизительно девять месяцев и все это время чувствовал, что общепит — не моя ниша в жизни. Ведь нужно обладать природным талантом для того, чтобы успешно готовить пищу, я же явно не был лучшим. Я, конечно, умел работать с грилем, но не так, чтобы очень. Поэтому стал подыскивать себе другое занятие».
У Джона был греческий приятель по имени Питер Графиадис, который занимался кинопрокатным бизнесом. Однажды он радостно вбежал в дом и сообщил, что в городишке по соседству — Каудерспорте — продается кинотеатр. «Это большая удача! — убеждал Питер. — Другой такой возможности не представится». Джон вспомнил о нереализованной мечте своего отца и «взял на себя».
История с приобретением полуразвалившегося кинотеатра в Каудерспорте показательна, поскольку приоткрывает завесу над главным секретом успеха Джона Ригаса: умением пускаться в невообразимые авантюры, в которых риск перевешивает не только здравый смысл, но и самые смелые ожидания прибыли. В данном случае не было ни одного аргумента в пользу того, чтобы браться за совершенно неведомый бизнес. Зато было множество против:
- цена — 72 тысячи долларов — не лезла ни в какие ворота, и единственным ее оправданием служил тот факт, что сделку рекомендовал близкий приятель (если читатель покупал когда-нибудь что-нибудь у своих друзей, он поймет, о чем речь);
- серьезных сбережений у Ригасов не было, поэтому сделку пришлось финансировать на стороне. Отец выделил Джону 5 тысяч, еще 20 насобирали у греческих друзей, и, поскольку все банки с места дали от ворот поворот, недостающие деньги ссудил сам продавец, взяв кинотеатр под залог;
- в Каудерспорте было два с половиной обитателя, поэтому ни о каком серьезном обороте мечтать не приходилось;
- и самое главное: уже вовсю шла экспансия телевидения, которая грозила в ближайшем будущем похоронить кинотеатры как идею.
Джон Ригас взвесил все «против» («за», как читатель понял, не было) и решил: рискну! Поначалу приходилось каждый день кататься из Уэллсвилля в Каудерспорт и обратно: утром Джон трудился в ресторане, а по вечерам крутил киношку, исполняя роль человека-оркестра: сам продавал билеты, сам готовил поп-корн, сам заправлял фильм в проектор и работал киномехаником. Когда силы были на исходе, Джон ночевал прямо в зале.
Сказать, что дела шли ни шатко, ни валко, значит не сказать ничего. Дела не шли никак. Каудерспорт был невиданным захолустьем, мимо которого прошли все достижения цивилизации и плоды экономического бума. Любимая поговорка местных жителей: «Каудерспорт никогда не переживал Великую Депрессию, потому что до нее мы не знали никакой Эпохи Всеобщего Процветания».
Но Джон Ригас был упрямым человеком. Он женился на бедной учительнице английского языка по имени Дорис и перебрался на постоянное место жительства в Каудерспорт. Местные восприняли появление настырного косоглазого грека в штыки. Он буквально всех достал своим упорным желанием делать бизнес там, где это принципиально не делается. Джон не сдавался. Дошло до того, что после сеанса владелец кинотеатра отлавливал посетителей на улице и навязывал им дискуссии о просмотренной картине. На главной улице Джон заговаривал с каждым встречным о семье и здоровье детей. Даже стал посещать епископальную церковь, хотя крестился в греческой православной. Поначалу все думали: «Втирается в доверие». Потом привыкли. Теплых чувств, однако, так и не возникло: «Меня не приняли в этом городе, — жаловался Джон своему другу. — Ни разу даже не выбрали в школьный совет!»
3W.SU ©® 2015