Библиотека непознанного

ОБРЯД ИСЦЕЛЕНИЯ

И по сей день хранят свои секреты дебри Амазонки

Легче всего поверить в силу магии, если родиться в мире, где она действует. «А где он, этот мир?» - спросите вы. Туда мы и отправимся вместе  с излазившим дебри Амазонки журналистом Александром КАРМЕНОМ.

Представители племени ягуас, как и многие амазонские индейцы, убеждены, что мужчина просто обязан переживать появление на свет ребенка точно так же, как и его жена. И поэтому, пока женщина в ожидании родов уходит вместе со старшей незамужней дочерью в лес, готовит там из листьев и трав ложе, мучается последними предродовыми схватками и наконец дает жизнь новому человечку, ее муж, уединившись в гамаке, тоже «ждет ребенка», тоже страдает от болей и тоже испытывает великую радость и физическое облегчение от свершенного.

В таком оригинальном «дублерстве» или, скорее, «сопричастности» кроется большой смысл. Недаром же говорится, что разделенное страдание не так тяжко. Муж роженицы, находясь в состоянии своего рода транса, как бы переносится ментально к месту свершения таинства родов, мысленно сливается со своей «половинкой», полностью погружается в мир ее чувств и страданий, разделяет их и таким образом, наверное, даже и облегчает их ей. Не правда ли, завидное совмещение семейных обязанностей?

А если развить эту тему, то следует сказать, что подобные, называемые нами экстрасенсорными, способности в той или иной степени присущи практически всем жителям сельвы. Причина - в их природной чистоте и обостренности восприятия окружающего мира. Все данные человеку природой естественные приемники и радары, которые у затырканного цивилизацией горожанина напрочь засорены и закупорены, у индейцев остаются первобытно открытыми. Они и слышат, и чуют, и предчувствуют намного острее, и, разумеется, «излучают» свою волю и желания тоже гораздо сильнее и энергичнее, чем все мы. Поэтому так легко их лечить местным знахарям и шаманам, да и сами они показывают порой чудеса доморощенного целительства, от которых наша медицина просто шарахнулась бы, как черт от ладана.

За примером далеко ходить не пришлось. Однажды я оказался в одной лодке с семьей индейца. Ни он, ни его жена Мирта, ни тем более четверо их детишек мал мала меньше по-испански не говорили. Мы и не общались во время плавания. Все дети вели себя на удивление тихо: только один, девяти месяцев от роду, все время поскуливал и тер свой разбухший до размера среднего арбуза живот. Мать реагировала на стенания младенца на удивление спокойно. Когда я поинтересовался у своего гида Хорхе причиной такого ее равнодушия - все же как-никак, а дитя-то страдает, надо бы чем-то помочь ему, - тот только махнул рукой: мол, это их дела и вмешиваться не стоит. В деревне же, когда он заметил мой интерес к таким «штучкам», тотчас потащил к одной из хижин, где я стал свидетелем сеанса «домашнего врачевания»: наша попутчица лечила своего малыша. Но как!

Крадучись, стараясь не издать ни малейшего звука, мы приблизились к ее дому и молча, спрятавшись за кустом, стали наблюдать. Сцена, которую мы увидели, была не для слабонервных людей. Совершенно разрывавшийся от крика, стонов и писка ребенок корчился на циновке, расстеленной на земле возле дома. Мирта, как каменный сфинкс, молча и недвижимо сидела метрах в полутора, вперив в него взгляд. 
Наверное, она сидела так давно, поскольку мальчонка был уже целиком перепачкан всем, что только могло выделить его тщедушное хворое тельце. Я порывался задавать вопросы, но Хорхе каждый раз останавливал меня: тихо, мол, не спугни, потом все объясню.

Ждать пришлось долго. Но зато терпение мое было вознаграждено. Мирта неожиданно встала, бережно подняла малыша, поднесла к чану с водой, нежно обмыла его из ковша, положила на другую циновку, а сама отправилась куда-то за дом. Оттуда донесся шум, недовольное квохтанье, звуки возни, что-то упало, зазвенело, раздался истошный крик курицы, и все стихло. Вскоре индианка появилась перед домом с пучком белых и пестрых перьев в руке, на руках и груди виднелись капли крови: стало быть, курицу зарезали. Сложив перья в кучку, мать положила поверх них кусочки древесной коры, несколько щепочек, пучок сухой травы. Потом быстро поднялась в дом - он, как и все в этой деревне, стоял на высоких сваях - и вышла, неся дымившуюся головешку. Мирта присела возле кучки, сунула в нее головешку, подула и, когда от нее вверх потянулся дымок, поднялась и направилась к неожиданно притихшему ребенку. Взяв за руки и за ноги, она поднесла его к поднимающемуся вверх дыму и стала... коптить как цыпленка!

Сколько продолжался этот странный ритуал, сказать не могу. Я следил за ним как завороженный, потеряв ощущение времени. Ребенок же 
покорно, ни разу не пикнув, висел, обволакиваемый легкими струйками дыма. Мать невозмутимо покручивала его, как на вертеле. Потом прижала к груди и унесла в дом. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь булькающими криками птиц бочолочо да жужжанием огромного шмеля, обрабатывавшего вьющиеся по веткам олеандра колокольчики.

- Н-да, - только и пробормотал я. - Ну, и что же это за спектакль?

- Подождем еще немного, она сейчас выйдет, тогда и узнаешь, - сказал Хорхе. Было видно, что он счастлив оттого, что мне довелось увидеть это зрелище.

Покинув свое укрытие, мы приблизились к хижине. Хорхе хлопнул пару раз в ладоши. Женщина вышла как ни в чем не бывало. И, наверное, не заведи мы разговор о только что совершенной ею церемонии, она бы о ней и не упомянула. Но Хорхе стал от моего лица расспрашивать ее, и она совершенно спокойно, как о чем-то абсолютно обыденном, рассказала, как и почему лечила своего сыночка.

Так лечат здесь многие. Случится что-то с малышом, мать в первую очередь даст недугу немного «распуститься», потом возьмет свое дитя, положит на циновку и станет внимательно разглядывать его да прислушиваться к издаваемым им звукам. Такое может длиться и очень долго, и короткие мгновения. Все зависит от того, как быстро матери удается установить причину болезни. Во время сеанса созерцания мать фактически полностью вживается в своего малыша, переносится в его тельце, ищет причину его недуга. И неважно, что у него болит - живот, головка или еще что-либо. Это не имеет значения. Главное состоит в том, чтобы опознать виновника недуга, того, кто наслал на него «порчу». В какой-то момент этого созерцания то ли по движениям ребенка, то ли по издаваемым им звукам мать неожиданно обнаруживает этого «недоброжелателя». Теперь дело за малым - отловить его, вырвать из него пучок перьев или пару клоков шерсти, поджечь их и прокоптить дитя их дымом. И зло покинет больного, вернется к тому, кто его наслал, или вовсе растворится в воздухе вместе с дымом.

На этот раз виновником оказалась злодейка-курица, давно нападавшая на мальчонку и наконец наславшая на него болезнь. На мой вопрос, а выздоровеет ли малыш, Хорхе только снисходительно улыбнулся: «Еще бы!»

- Ну хорошо, - сказал я, все еще не придя в себя от увиденного и услышанного. - А как же это объяснить?

- Знаешь, - ответил Хорхе, снисходительно улыбаясь, - не морочь голову ни себе, ни мне. Почему все надо обязательно объяснять, раскладывать по полочкам?! Есть вещи, которые надо воспринимать такими, какие они есть. Я, например, на твой вопрос отвечаю одним словом: «Сельва!»

Да, это - сельва. Со своими законами, со всеми ее загадками и секретами, которые открываются только тем, кто в ней живет. И нет в этом никакой мистики. Это - жизнь. Иная, чем в городах, но она богаче, чище и интереснее, хотя бы тем, что ты только что увидел.

Мы еще не раз возвращались к этой теме. И в общем-то приходили к общему знаменателю, о котором я уже упоминал, рассказывая о том, как здесь, в сельве, «рожают» мужчины. Конечно же, ни куриное или попугайское перо, ни шерсть оцелота или обезьяны не вылечит ребенка от недуга, и не эти несчастные животные насылают на него хворь. Просто мать, найдя «причину» болезни, лечит свое чадо не дымом, а, очевидно даже сама того не подозревая, - силой убеждения в том, что, предав огню перышко или пучок шерсти, она обязательно выгонит зло из тела ребенка и он будет здоров. Она настолько убеждена в этом, она так погружена в это родное, корчащееся перед ней от боли существо, она посылает ему такие мощные волны родительского добра и желания выгнать из него хворь, что младенец, открытый ее целебной биоэнергии, и в самом деле полностью выздоравливает. Таков обычный сеанс примитивной, но испокон веков практиковавшейся в сельве альтернативной медицины или, если хотите, магии. Подобные методы хорошо известны не только в Южной Америке, но и на других континентах.

Ну а при чем же здесь бедная курица? Откроем книгу признанного специалиста по магии и религии Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь». Он пишет: «Магическое мышление основывается на двух принципах. Первый из них гласит: подобное производит подобное... Согласно второму принципу, вещи, которые раз пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать на расстоянии после прекращения прямого контакта». В рассказанной выше истории как раз и «работал» второй принцип, который часто называют законом соприкосновения или заражения. Злой человек или дух использовал курицу, чтобы наслать на малыша болезнь. Чтобы избавиться от нее, нужно прервать контакт с тем объектом, через который это было сделано, то есть с курицей. Вот она и поплатилась жизнью.

А зачем «коптить» ребенка и вообще проводить тот непонятный обряд, который совершила на наших глазах мать ребенка? Для того, чтобы мобилизовать ресурсы своего организма, сконцентрировать биоэнергию. Это-то и помогает совершить действие, приносящее младенцу здоровье.

перейти к началу страницы