Библиотека непознанного

Рэй Брэдбери

Роковая игра

Рассказ

Они по уши влюбились друг в друга. Утверждали это. Знали. Упивались этим. Если они не любовались друг другом, то обнимались. Если не обнимались, то целовались. Если не целовались, то являли собой болтушку из десятка яиц в постели. А сготовив этот удивительный омлет, вновь начинали смотреть друг на друга и узнавать звуки.

В общем, на их долю выпала Любовь. Напечатайте это слово большими буквами. Подчеркните. Выделите особым шрифтом. Добавьте восклицательные знаки. Устройте фейерверк. Разгоните облака. Впрысните адреналин. Подъем в три ночи. Сон в полдень.

Ее звали Бет. Его - Чарлз.

Без фамилий. Да и по именам-то они называли друг друга не часто. Каждый день они находили для своего любимого (любимой) новые имена, некоторые из них шептались только глубокой ночью, особенные, нежные, шокирующе откровенные.

А потом что-то случилось. За завтраком у Бет вырвалось едва слышно: «Хвать».

Чарлз поднял на нее глаза.

- Что?

- Хвать, - повторила она. - Игра такая. Никогда в нее не играл?

- Даже не слышал.

- А я играла в нее много лет.

- Из тех, что продаются в магазинах?

- Нет, нет. Я сама ее придумала, можно сказать, что сама, оттолкнувшись от старинной истории о приведениях или от сказки-страшилки. Хочешь поиграть?

- Это мы посмотрим, - и он вновь принялся за яичницу с ветчиной.

- Может, поиграем вечером... Она забавная, - Бет кивнула, чтобы добавить убедительности своим словам. - 
Обязательно поиграем. Именно сегодня. Тебе понравится.

- Мне нравится все, что мы делаем.

- Только она напугает тебя до смерти, - предупредила Бет.

- Как, ты говоришь, она называется?

- Хвать. * * *

То был долгий и сладкий день, потом они читали чуть ли не до полуночи. Наконец он оторвался от книги и посмотрел на Бет.

- Мы ничего не забыли?

- Ты о чем?

- Хвать.

- О, ну конечно же! - она рассмеялась. - Я просто ждала, когда часы пробьют полночь.

Они и пробили. Бет сосчитала до двенадцати, счастливо вздохнула.

- Отлично. Давай потушим свет. Оставим только маленький ночничок у кровати. Вот так, - она прошлась по спальне, выключая лампы, вернулась, взбила его подушку, заставила лечь посередине большой кровати. - Оставайся здесь. Не двигайся. Просто... жди. И увидишь, что произойдет... Лады?

- Лады, - он снисходительно улыбнулся. - Поехали.

- А теперь замри, - приказала она. - Не произноси ни слова. Если понадобится, говорить буду я... Хорошо?

- Хорошо.

- Тогда начнем, - и она исчезла.

То есть медленно растаяла у изножия кровати. Сначала она позволила размякнуть костям. Потом голова и волосы последовали вниз за ставшим бумажным телом. Она как бы складывалась слой за слоем, пока за изножием не осталась пустота.

- Здорово! - воскликнул он.

- Ты же должен молчать. Ш-ш-ш-ш!

- Молчу. Ш-ш-ш.

Тишина. Прошла минута. Ни звука.

Он улыбался, замерев в ожидании.

Еще минута. Тишина. Он не знал, где она.

- Ты все еще за кроватью? - спросил он. - О, извини, - одернул он себя. - Я же должен молчать.

Пять минут. В комнате вроде бы потемнело. Он сел, взбил подушку, улыбка его заметно поблекла. Оглядел комнату, но не увидел ничего, кроме пятна света на стене, отбрасываемого горящей в ванной лампочкой. Из дальнего угла донесся звук, словно там зашебуршала мышь. Он посмотрел туда, но ничего не увидел.

Еще минута. Он откашлялся. Из ванной, буквально от самого пола, донесся какой-то шепот. Ему показалось, что теперь кто-то скребется под кроватью. Но звук этот пропал. Он сглотнул слюну, прищурился. Комнату словно подсветили свечами. Лампа в ванной, в сто пятьдесят ватт, тлела, как пятидесятиваттная. По полу словно пробежал большой паук, но он ничего не увидел. Наконец до его ушей долетел ее голос, вернее, не голос, а отраженное от стен эхо.

- Пока тебе нравится?

- Я...

- Молчи, - шепотом напомнила она.

И затихла еще на две минуты. Он начал чувствовать, как гулко бьется пульс в запястьях. Посмотрел на стену слева, справа, на потолок. И внезапно увидел белого паука, ползущего по изножию кровати. Разумеется, ее руку, изображающую паука. И тут же рука исчезла.

- Ха! - рассмеялся он.

- Ш-ш-ш! - прошептала она.

Что-то вбежало в ванную. Лампочка погасла. Тишина. Горел только ночник. У него на лбу выступила испарина. Он сидел, гадая, а зачем они все это затеяли. Когтистая рука ухватилась за дальний левый угол кровати. Шевельнулись пальцы, рука исчезла. В его груди словно стучал паровой молот.

Должно быть, прошло еще долгих пять минут. Дыхание стало затрудненным, отрывистым. Брови сошлись у переносицы, не желая возвращаться на место.

Что-то шевельнулось в стенном шкафу напротив кровати. Дверь медленно открылась под напором темноты. Нечто выскочило оттуда или еще таилось, выжидая удобного момента, определить он не мог. За дверью чернела бездна, прямо-таки глубокий космос. Силуэты висящих в шкафу пальто напоминали бестелесных людей.

Бегущие шаги в ванной.

Суетливый шелест кошачьих лапок у окна.

Он сел. Облизал губы. Хотел что-то сказать. Покачал головой. Минуло целых двадцать минут.

Слабый стон, далекий, затихнувший смешок. Вновь стон... где? В душе?

- Бет? - не выдержал он.

Нет ответа. Внезапно закапала вода в раковине, где-то открылось окно. Холодный ветер шелохнул тюлевую занавеску.

- Бет, - в тревоге повторил он.

Нет ответа.

- Мне это не нравится.

Тишина.

Ни движения. Ни шепотка. Ни паука. Ничего.

- Бет? - позвал он чуть громче. - Ты слышишь меня, Бет? Не нравится мне эта игра.

Молчание.

- Довольно, Бет, наигрались.

Дуновение ветра из окна.

- Бет? Отвечай же. Где ты?

Тишина.

- С тобой все в порядке?

Молчание.

- Бет?

Нет ответа.

- Бет!

Вдруг он услышал визг, вопль, крик. Тень надвинулась. Сгусток тьмы прыгнул на кровать. На четырех лапах.

- А-а-а! - вонзился в уши вопль.

- Бет! - вскрикнул он.

- О-о-о-о! - ответила черная тварь.

Еще прыжок, и она приземлилась ему на грудь. Холодные руки схватились за шею. Белое лицо надвинулось вплотную. Раскрылась пещера рта и провизжала:

- Хвать!

- Бет! - выкрикнул он.

И заметался, уворачиваясь, но существо вцепилось в него крепко. Бледное лицо, огромные глаза, раздувающиеся ноздри зависли над ним. И облако темных волос, подхваченное ветром. А руки вцепились в шею, а воздух, вырывающийся изо рта и ноздрей, был холоден, как лед. А тело давило на грудь, как могильная плита. Он пытался вырваться, но ноги пришпилили его руки к кровати, а лицо все смотрело на него, полное неземной злобы, такое странное, чужое, незнакомое, что он завопил вновь.

- Нет! Нет! Нет! Прекрати! Прекрати!

- Хвать! - изрыгнул рот.

Такого существа он еще никогда не видел. Женщина из будущего, из времени, когда возраст и прожитое многое переменят, когда сгустится тьма, скука все отравит, слова заглохнут и не останется ничего, кроме льда и пустоты, любовь уйдет, уступив место ненависти и смерти.

- Нет! О Господи! Прекрати!

Из глаз брызнули слезы. Он разрыдался.

Она прекратила.

Холодные руки ушли, чтобы вернуться теплыми, нежными, заботливыми, ласкающими.

Руками Бет.

- О Боже, Боже, Боже! - всхлипывал он. - Нет нет, нет!

- О, Чарлз, Чарли! Извини меня. Я не хотела...

- Ты хотела. Хотела, хотела!

- Да нет же, Чарли, нет, - она сама разрыдалась.

Спрыгнула с кровати, забегала по комнате, включая все лампы. Но ни одна не горела достаточно ярко. Она вернулась, приникла к нему, прижала искаженное горем лицо к груди, обнимала, гладила, ласкала, целовала, не мешала плакать.

- Извини меня, Чарли. Пожалуйста, извини. Это всего лишь игра! * * *

Наконец он успокоился. Его сердце, еще недавно едва не выскочившее из груди, билось ровно и спокойно. Кровь не пульсировала в запястьях. Грудь не сжимало обручем.

- О, Бет, Бет, - простонал он.

- Чарли, - она извинялась, не открывая глаз.

- Никогда больше такого не делай.

- Обещаю, клянусь.

- Ты уходила, Бет, то была не ты!

- Обещаю, Чарли, клянусь.

- Хорошо.

- Я прощена, Чарли?

Он долго лежал, прежде чем кивнул, словно ему пришлось всесторонне обдумать принятое решение.

- Жаль, что все так вышло, Чарли. Давай спать. Можно мне выключить свет?

Нет ответа.

- Мне выключить свет, Чарли?

- Н-нет. Пусть еще погорит, - ответил он, не раскрывая глаз.

- Ладно, - она прижалась к нему. - Пусть погорит.

Он шумно вдохнул и внезапно задрожал всем телом. Дрожь не отпускала его добрых пять минут. Все это время она обнимала, гладила, целовала его, и в конце концов он затих.

Часом позже она подумала, что он заснул, встала, выключила все лампы, кроме одной - в ванной, на случай что он проснется и захочет, чтобы горела хотя бы одна. Когда она вновь залезла в постель, он шевельнулся. 
До нее донесся его голос, испуганный, потерянный: «О, Бет, я так тебя любил».

Она тут же заметила ошибку.

- Неправильно. Ты так меня любишь.

- Я так тебя люблю, - эхом отозвался он. * * * На следующее утро он намазал маслом гренок и посмотрел на нее. Она сосредоточенно жевала бекон. 
Поймала его взгляд, улыбнулась.

- Бет.

- Что?

Как ему сказать ей это? Внутри у него что-то изменилось. Спальня казалась меньше, темнее. Бекон подгорел. Гренок обуглился. У кофе был неприятный привкус. Бет сидела такая бледная. А биение его сердца напоминало удары уставшего кулака о запертую дверь.

- Я... - начал он. - Мы...

Как ему сказать, что он боится? Что внезапно он почувствовал начало конца. Того самого конца, после которого не будет никого и ничего, во всем мире.

Дмитрий Вебер