Русский биографический словарь
ОБЩЕЕ ОГЛАВЛЕНИЕ ПО АЛФАВИТУ:
А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я
Россия, разд. Краткий очерк истории звуков и форм русского языка
В течение многовекового существования русского языка его звуки и формы, его синтаксический строй и лексический состав подвергались значительному изменению. Проследить эти изменения и связать настоящее русского языка, во всех разнообразных говорах, с его прошедшим составляет задачу исторической грамматики. Исследователь располагает самыми разнообразными средствами для восстановления различных эпох, которые переживал русский язык в своем историческом развитии. С одной стороны, сравнительное изучение современных русских говоров свидетельствует о более или менее отдаленных эпохах, когда эти говоры еще не успели обособиться и составляли одно целое, восстанавливаемое в своих звуках и формах на основании данных настоящего. С другой стороны, сравнительное изучение славянских языков, в связи с изучением родственных языков индоевропейских, восстанавливает состав языка общеславянского и таким образом дает возможность с уверенностью говорить о той древнейшей эпохе жизни русского языка, в которой он переживал явления, впервые обособившие его от других членов славянской семьи. Наконец, изучение письменных памятников на протяжении восьми веков (XI - XVIII) дает материал, получающий значение живого свидетельства в труде исследователя, ставящего его в связь с данными современных живых говоров. Древнейшую эпоху обособленной жизни русского языка можно назвать эпохой общерусской, так как в это время, несмотря на возникновение местных говоров, русский язык еще не распался на отдельные части и на всем своем протяжении переживал общие явления. За этой эпохой следовала эпоха распадения русского языка на три главных наречия - северное, среднее и южное; распадение это произошло не сразу, а подготавливалось постепенно историческими событиями IX - XI веков. Начиная с XII века история русского языка распадается на истории отдельных его наречий, но взаимная связь между отдельными членами русской семьи долго еще не утрачивается, да не утрачена она и до сих пор; она поддерживается столкновениями племен и колонизационными движениями населения. Тем не менее, начиная с XII века, нельзя доказать существования в языке явлений общерусских; вместо них выступают явления или свойственные одному только наречию, или общие лишь некоторым из них. Ввиду всего вышесказанного, настоящий очерк распадается на три отдела: в 1-м дается характеристика эпохи общерусской; во 2-м указаны главнейшие явления, предшествовавшие распадению русского языка на три главных его наречия, причем различены явления общие всему языку, и явления диалектические; в 3-м отделе изложена в самых общих чертах судьба звуков и форм общерусского языка в его наречиях: северном (северно-великорусском), среднем (распавшемся на белорусское и южно-великорусское) и южном (малорусском). 1. В общерусский язык перешли звуки и формы общеславянского языка, принадлежавшие этому языку частью в целом его составе, частью лишь в отдельных его диалектах. К числу общеславянских звуков, оставшихся в общерусском языке без изменения относятся: гласные "а", "у" (в слоговом и неслоговом употреблении, т. е. "w"), "ы" (полного и неполного - перед неслоговым "и" - образования), и (полного и неполного - перед неслоговым "и" - образования, а также в неслоговом употреблении, т. е. "й"); дифтонгическое сочетание "ие" ("ъ"); "а" переднего ряда (т. е. немецкий звук "a-умлаут"), явившееся в общеславянском языке диалектически после смягченных согласных перед слогом с гласными "и", "е" ("ие"); звуки "ъ" и "ь", т. е. весьма краткие и неопределенные (глухие) "у" и "и" ("у" и "и" иррациональные), бывшие в одном положении более сильными, в другом - более слабыми; согласные - задненебные, причем при "г" равной латинской "g", в русский язык перешло и "г", приблизительно равное латинской "h" (условно обозначаю это второе "г" буквой "h"); смягченные: "р", "л", "н"; "ч", "ж", "ш"; "ц", (из "к"), "з" при диалектическом "дз" (из "г"), "с" (из "х"); смягченные губные перед смягченным "л" (общеславянская диалектическая группа губная + "j" не перешла в русский язык); средненебная согласная "j", чередовавшаяся, при известных условиях, с "й". В числе групп согласных звуков обращает на себя внимание отсутствие групп "dl" и "tl", диалектически уже в общеславянском языке изменившихся в "l", а также отсутствие групп "кв", "гв", "хв", вместо которых общерусский язык сохранил общеславянские диалектические "кw", "гw", "xw" (например, в слове "гwоздь"). - Остальные гласные и согласные подвергались в общерусском языке более или менее значительным изменениям. Среди относящихся сюда явлений отметим следующие: а) Переход групп "ч' т'" ("ч" мягкое и "т" мягкое) и "дж'д'" при "ж'д'" в "ч'" и "ж'": общеславянские "свеч'т'a'", "медж'д'а" изменились в "свеча", "межа" (ср. старославянские "свешта", "межда"). - б) Переход начального "a" переднего ряда (общеславянское диалектное вместо "je") в "o" переднего ряда и далее в "о" (ср. переход начальных "е", "а" в "о" в словах, заимствованных в позднейшую эпоху): "адинъ" ("а" - переднего ряда) перешло в "одинъ", "асетръ" ("а" - переднего ряда) в "осетръ" и т. д. - в) Взаимное сближение между гласными и согласными, вызвавшее появление новых рядов согласных (смягченных и лабиализованных) и изменение некоторых гласных в направлении к "и" (палатализация) и к "у" (лабиализация). А именно, в общерусском языке стал действовать закон полной ассимиляции согласных следующим гласным по органам произношения: перед гласными переднего ряда ("е", "е" носовым, "е" нижнего подъёма, "и", "ь") согласные палатализовались, а перед гласными заднего ряда ("о", "о" носовым, "у", "ъ") они лабиализировались. Должно отметить при этом, что степень палатализации и лабиализации зависела от следующей гласной: так, перед "и" согласные становились мягкими, а перед "е" - полумягкими. Вновь возникшие сочетания звуков могли подвергаться дальнейшим изменениям: между тем как сочетания "согласная мягкая + "и" ("е" нижнего подъёма)" оставались без изменения, вследствие однородности составных элементов; в сочетаниях "полумягкая согласная + "е" (простое или носовое) или "ь" (более сильное)" изменению подверглись сначала полумягкие согласные, становившиеся все более палатальными, т. е. переходившие в мягкие, а потом и гласные, одновременно с этим стремившиеся к утрате или уменьшению палатального своего характера. При этом "е" изменялось в более открытое "а" (переднего ряда): общеславянское "jестe" изменилось в общерусское "jecт'a". Но там, где за "е" следовала палатализованная согласная, оно переходило в "е" закрытое, склонное к "и" (общерусское "м'елють" с закрытым "е"); напротив, где за "е" следовала согласная лабиализованная, там оно переходило в "о" более переднее (немецкое "о-умлаут", французское "еu", но с более открытым произношением), ассимилируясь этой согласной (общерусское "м'оду" ["o" переднее] вместо общеславянского "меду"). Носовое "е", теряя палатальный характер, переходило в носовое "а": общерусское "n'aт" с носовым "а" (см. ниже) вместо общеславянского "п'eт" с носовым "е". Более сильное "ъ", после мягкой согласной, становилось более закрытым перед палатальной согласной ("д'ън'ь"), - переходило в "u" более переднее (немецкое "u-умлаут", французское "u") иррациональное перед согласной лабиализованной ("д'uнъ" ["u" переднее], откуда впоследствии "дёнъ"). Что касается более слабого "ъ", то полумягкие согласные перед ними не приобретали полной мягкости, если только этому не содействовала какая-нибудь аналогия: "несеть" с полумягким "т", но "кость" с мягким "т", под влиянием мягкого "т" в "кости". Так возникли в общерусском языке мягкие согласные: губные (известные в общеславянском только перед мягким "л") и зубные ("т", "д", "с", "з", "р", "л", "н"); новые гласные: "а" переднего ряда (в конечном открытом слоге), "о" переднее, "е" закрытое, "а" носовое, "ь" закрытое, "и" переднее иррациональное. Лабиализация согласных приняла в общерусском языке широкие размеры: из общеславянского лабиализованными были получены задненебные согласные, а также, по-видимому, согласная "в"; в самом общерусском языке лабиализованные согласные возникали перед лабиализованными гласными, но впоследствии, отчасти, может быть, под влиянием древнего лабиализованного ряда задненебных согласных, они вытесняли нелабиализованные согласные перед всеми непалатализованными гласными. Доказательством этого служит распространение в общерусском языке звука "о" переднего, заменившего "е" не только в слоге перед слогом с лабиализованной гласной, но вообще в слоге перед слогом с гласной непалатализованной: не только "м'oду", но и "с'oла" ("o" переднее). Равным образом это доказывается вытеснением звука "l" зубного звуком "l" передненёбным, по прохождению своему представляющимся согласной лабиализованной. Распространение звука "о" переднего после мягких согласных перед следующей твердой согласной имело следствием вытеснение звука "е" после издревле смягченных согласных ("j", "ж", "ш" и т. д.): "jему", "чего", "жены" переходили в "jому", "чого", "жоны" ["o" переднее]; вытеснение же "е" после издревле смягченных согласных звуком "о" передним перед твердой согласной повлекло вытеснение звука "е" звуком "о" переднее и в конечном открытом слоге: звательный ед. "божо", им. ед. "лицо", "твоjо", "вашо" и т. д. Неизмененным оставался звук "е" только в положении после неслогового "и" в конечном открытом слоге: "добройе листийе". - г.). Переход "l" зубного в "l" передненёбное повлек за собой изменение предшествующих "о" переднего (из "е"), "u" переднего (из "ь") - в "о" и "ъ", там, где звуком "l" передненёбным замыкался слог: "м'олко" переходило в "молко" (ср. позже "молоко"), "в'uлкъ" (из "вьлкъ") переходило в "вълкъ" ("волк"). - д) Носовые гласные "о", "о" переднее (в некоторых грамматических окончаниях), "а" (из "е" носового, согласно предыдущему) потеряли в общерусском языке свое носовое свойство: при этом "о" носовое перешло в "у" ("путь", "воду"), "о" переднее носовое в "е" нижнего подъёма (р. ед. "земле", вин. мн. "муже"), "а" носовое в "а" с предшествующей мягкой или твердой согласной: "n'ать", "ход'а", "ида" (вместо "иди", под влиянием аналогии). - е) Долгие "р" и "л" в положении после гласных "о" и "е" и перед согласными перешли в общерусском языке в группы "рр" и "лл", где первые "р" и "л" были неслоговыми, а вторые "р" и "л" - слоговыми звуками: "воррна", "голлва" вместо общеславянского "ворна", "голва" с долгими "р" и "л". - ж) Позже общерусский язык, утративший "р" и "л" чистые, заменил и слоговые "р" и "л" (как древнего, так и нового, только что указанного происхождения) соответствующими лабиализованными и палатализованными согласными, неизвестными в слоговом употреблении, т. е. неслоговыми звуками; но вследствие этого предшествующие более слабые звуки "ъ", "ь" переходили в более сильные: "мълва", "вьрх", "дьрн" с неслоговыми "л" и "р" и сильными "ъ", "ь", причем "ь" переходило перед "л" в "ъ" ("вълк"), перед лабиализованным "р" в "u" переднее иррациональное ("дuрнъ"), а перед палатализованным - в закрытое "ь" ("вьрхъ"). Группы же согласных "рр", "лл", в своем стремлении вокализировать второй элемент (ср. более ранний переход долгих "р" и "л" неслоговых в слоговые), превращали его в гласную: в "о", когда предшествующие "р", "л" были тверды, в "е", когда они были мягки. Так, вместо общеславянского "бергъ" явилось "берегъ" (непосредственно из "бер'ргъ"), вместо общеславянского "ворна" - "ворона", вместо "шелмъ" - "шоломъ" (непосредственно из "шоллмъ"). Явление это называют полногласием: формы как "глава", "глас", "время", "древо", "чрево" и т. д. оказываются в русском языке заимствованными из языка церковнославянского. - з) Дифтонгическое сочетание "е" нижнего подъёма ("ие") подверглось изменениям в некоторых положениях еще в общерусскую эпоху, а именно: в неударяемом слоге, перед слогом с ударяемым "и", оно перешло в "и"; ср. общерусский "сидит" вместо "седит", "дитина" вместо "детина", "мизиный" вместо "мезиный"; в положении перед звуком "а", "е" нижнего подъёма, ассимилируясь ему, оно переходило в "а", смягчающее предшествующую согласную: "несяах", "бяаху" вместо "несеах", "беаху". - и) В имперфекте "аа", "яа" стянулись в одно "а", по-видимому, еще в общерусскую эпоху, "несяху", "нечаше", "хожах". Большая часть форм склонения и спряжения общеславянского языка продолжала жить и в общерусском языке. Впрочем, еще в общерусскую эпоху утрачен ряд форм сложного склонения прилагательных, а именно: в тех сложениях, где сохранялись в окончании местоименные формы, начинавшиеся с основы "jе", вместо падежной формы прилагательного, в первой части сложения являлась основа на-"о": "добраего", "добруему", "добреем" заменялись через "доброего", "доброему", "доброем", может быть, по образцу "моего", "твоему", "коем"; отсюда, с заменой полных форм местоимения энклитическими - "доброго", "доброму", "добром" (ср. диалектные общерусские "мого", "твому"). В спряжении общерусский язык утратил сигматический аорист (например, старославянские "несъ", "рехъ"). Равным образом утрачены формы "бимь", "би" и т. д., служившие в общеславянском языке для образования описательной формы сослагательного наклонения. Кроме того, общерусский язык утратил почти все образования настоящего времени без соединительной гласной: сохранив образования с согласными основами, как "есмь", "дамь", "емь", "вемь" и из гласных основ "имамь", общерусский язык вытеснил образования, подобные "делаам", "знаам" и т. д. - образования, восходящие, к общеславянской эпохе (карпаторусский "спiвам" и т. д. явились под влиянием польского и словацкого говоров). Личное окончание "ть" 3 лица единственного и множественного переносилось из настоящего времени в формы имперфекта: "играшеть", "бяхуть" вместо общеславянского "играше", "бяху". Окончание "ши" во 2 лице единственного числа настоящего времени уже в общерусскую эпоху начало вытесняться окончанием "ш" (оба окончания восходят к общеславянскому языку), а под влиянием этого, и "хочи" (2 лицо единственного) переходило в "хочь". 2. В эпоху, непосредственно предшествовавшую распадению русского языка, имел место ряд звуковых явлений, частью общих всему языку, частью же коснувшихся только отдельных его диалектов. К общим явлениям относятся: а) исчезновение из произношения слабых "ъ", "ь", слабо-иррациональных "ы" (в положении перед неслоговым "и") и "и" (в таком же положении); слабыми и неслоговыми (не составляющими слог) эти звуки были 1) там, где на них не падало ударение (удержавшееся, впрочем, только в первом слоге слова), и 2) там, где за ними не следовало слога с слабым же неслоговым звуком. Таким образом, общерусские "кънязь", "далъ", "гънати", "коньца", "дъска", "тъсти" (д. ед. от "тъесть") и т. д. перешли в "княз", "дал", "гнати", "кон'ца", "дска" ("цка"), "тсти" ("цти"). Из приведенных примеров видно, что язык не стеснялся появлением необычных групп согласных, возникавших после выпадения ъ, "ь"; его не затрудняли даже такие группы, где "р", "л" оказывались между согласными: "крстити" (откуда "кстить"), пл'сков (откуда псков), "крвав" (древнерусское "крвав"). Но аналогия родственных образований часто требовала восстановления исчезнувшего звука и таким образом вместо "ъ", "ь" появились сильно иррациональные "ы", "и": общерусский "крывав", "блыха", "дрыжати" с сильным иррациональным "ы", "тривога", "слиза" с сильным иррациональным "и". Совершенно также "Умыйемъ" (с более слабым иррациональным "ы", в противоположность "мыйемъ" с сильным иррациональным "ы"), "людийе" (с слабым иррациональным "и", в противоположность "людий" с сильным иррациональным и), "листийе" и т. п. переходили в "Умйемъ", "людйе", "листйе". - б) Сильные "ъ", "ь", "u" переднее перешли в эту же эпоху в "о", "е", "о" переднее: "вълкъ", "сънъ", "дъску", "дънь", "пьсъ", "льнъ" изменились в "волк", "сон", "дОску", "ден'", "п'ос" ("о" переднее), "л'oн" ("о" переднее); между тем более сильные иррациональные "ы", "и" оставались без изменения, исключая случаев, где они, под влиянием аналогии, были заменены сильными "ъ", "ь" (откуда "о", "е"): ср. "жеребьй" (вместо "жеребий", под влиянием "жеребйа"), откуда "жеребей" (древнебелорусское "жеребей", малорусское "соловэй"); "гусьй" (род. множественный вместо "гусий", под влиянием "гусьмъ", "гусьхъ"), откуда "гусей" (ср. малорусское "гусэй", белорусское "гусей"). - в) Конечные открытые неударяемые гласные "и", "ы", "е", "о", находясь в чередовании с такими же ударяемыми гласными в родственных формах образования, переходили в слабые иррациональные "и", "ы", слабые "ь", "ъ", которые, в силу общего закона, затем отпадали: "буд'" вместо "бУди" (ср. "иди"; великорусское и малорусское "буд'"), "ходит'" вместо "ходити" (ср. "нести"; великорусское "ходит'", белорусское "хадзиц'", малорусское диалектное "ходит'"); "несет'" вместо "несете" (2 л. множественного повелительного, ср. "спитЕ"; малорусское "несIт'"); ср. еще "там", "так" вместо "тамо", "тако"; малорусское "туд" вместо "туды" и др. - г.) Звук "е", в положении после группы "смягченная согласная + неслоговое "и"", переходил в открытом конечном слоге в "а" переднее, подобно тому как всякое "е" звучало как "а" переднего ряда в том же положении после смягченной согласной: "людйа", "листйа" вместо "людйе", "листйе" (из людийе, листийе). - д) Неслоговое "и" в положении после согласной вскоре обратилось в "j": "людjа", "листjа", "братjа" и т. д. в положении же перед "и" оно исчезло совсем: "козий" (вместо "козйий"), "птичий", "третий". - е) Полумягкие согласные, возникавшие еще в общерусскую эпоху в положении перед слабым "ь", оказавшись, после исчезновения такого "ь", без защиты, отвердевали в конечном слоге, если этому не препятствовала какая-нибудь аналогия: творит. единственный "народом" вместо "народом'", мест. ед. "в том" вместо "въ том'", но "голуб'", "сем'" под влиянием "голуби", "семи"; 3 лицо в северно-великорусском и северно-малорусском имеет твердое "т" из "т" полумягкого ("говоритъ" и т. п., в севернорусских памятниках уже в XIII веке), а что касается мягкого "т" в южно-великорусском, белорусском и южно-малорусском, то всего вероятнее объяснять его влиянием древних форм на "ти" (фонетически вместо "ть" перед винительным местоимения "и"): "любити" ("и"), "побиюти" ("и") и т. п. Равным образом мягкое "т" в северно-великорусском "есть" объясняется влиянием форм, как "есте", "ести" для 3 лица ед. - ж) Вследствие выпадения "ъ" и "ь", в языке появился ряд групп, где происходила встреча неоднородных по мягкости согласных: в устранении подобных встреч, предшествующие твердые согласные, ассимилируясь следующим мягким, переходили в мягкие: "слю" (из "сълю") переходило в "с'лю" (откуда "шлю"), легче (из "льгъче") - в "лег'че" и т. д. - з) Группа "чн" перешла в "шн": ср. малорусское "смашнИй", белорусское "памошник", великорусское "нашной". - и) Согласно предыдущему, общерусский язык имел звук "а" переднего ряда в положении после "j" в конечном открытом слоге вместо более древнего "е"; тот же звук в известном положении был известен после "ж", "ч", "ш" в середине слова (диалектные "жалезо" "жаних", "пъшаница"). Звук "о" переднего ряда заменил "е" в положении перед твердыми согласными, а после "j", "ж", "ч", "ш", "ц" и т. п. - в конечном открытом слоге. Наконец, однородный звук "и" переднее был получен из общеславянского языка в положении после общеславянских смягченных согласных ("мужи", "либити" и т. д.). Все три звука "а", "о", "и" переднего ряда изменились в эпоху, предшествовавшую распадению русского языка, в "а", "о", "у" в положении после издревле смягченных согласных, неизвестных в языке в твердом виде (т. е. после "j", "ж", "ч", "ш", "ц" и и т. п.); так появились: "колjа" (им. ед. вместо "колjа" ["а" переднее] из "колийе"), "людjа" (им. мн.) диалект. "жалезо" (северно-великорусское жалезо, малорусское "залiзо"); "княжо" (звательный ед.), "жонА", "пшонО", "чотыре", "мужу", "ношУ", "лицу", "шучу" и т. п. - i) По-видимому, еще до распадения своего, русский язык утратил древние отношения в количестве и ударении гласных; долгие гласные исчезли из языка, а в связи с этим исчезли и разные виды ударения на долгих гласных. - К диалектическим явлениям этой эпохи в области звуков относятся: а) появление сочетаний "ки", "ги", "хи" вместо "кы", "гы", "хы". В разных говорах древнерусского языка сказалось стремление к еще более тесному сближению согласных с следующими гласными (это стремление, как мы видели, началось еще в общерусскую эпоху): вследствие этого лабиализованные задненебные согласные не могли сочетаться с следующим "ы" (звуком средненебным); утратив лабиализацию, задненебные согласные перед "ы" переходили в согласные средненебные, но язык, допускавший в то время только аффектированное произношение согласных (с палатализацией или лабиализацией), заменил твердые средненебные согласные мягкими (палатализованными); последние повлияли на изменение следующего "ы" в "и": так, уже в памятниках XII века находим "великии", "паки" вместо "великый", "пакы". Но диалектически "кы", "гы", "хы" держались до XV - XVI века в великорусских и белорусских говорах. - б) Благодаря лабиализованному своему характеру, звук "в" во многих древнерусских говорах переходил в "у" неслоговое, а это отразилось, между прочим, на смешении предлогов "у" и "в"; до сих пор не только в малорусских и белорусских, но и великорусских наречиях - северном и южном - мы находим говоры, смешавшие предлоги "у" и "в" и произносящие "в", как неслоговое "у". - г.) Диалектический переход "л" в "у" неслоговое также относится к глубокой древности. - д) Ассимиляция "j" предшествующей согласной, столь распространенная в малорусском, белорусском и западных говорах южно-великорусского наречия, должна быть признана весьма древним диалектическим явлением, ввиду единичных случаев такой ассимиляции в северно-великорусских говорах: "треттяго", "платте". - е) К весьма древним диалектическим явлениям можно отнести переход "а" в положении между двумя смягченными согласными в "е" закрытое (северно-великорусские "петь", "дедя", южно-великорусские "грезь", "пуправлеють"). В некоторых говорах "а" и "о" переходили в "е" закрытое после мягкой согласной даже перед следующей твердой согласной, при условии неударяемости этих гласных (ср. северно-великорусские "взела", "несу"). - ж) Звонкие согласные в конечном слоге и в положении перед глухими согласными перешли диалектически в соответствующие глухие уже в очень отдаленную эпоху жизни русского языка: ср. великорусское, белорусское и западно-малорусское произношение "сут" вместо "суд"; диалектически же звонкие согласные сохраняются до сих пор в разных русских наречиях (но преимущественно в украинском). - В области форм для эпохи, предшествующей распадению русского языка, отметим следующие явления: форма именительного множественного мужского рода заменяется формой винительного множественного, очевидно - под влиянием совпадения этих форм в именах женского и среднего рода: ср. малорусские "паны", "конi", "вiтцi", великорусские "столы", "сады"; именительный множественного прилагательного великорусского "добрые" (вместо добрии) и т. д. В прилагательных и местоимениях окончание именительного, винительного множественного среднего на "а", "ая" заменяется окончаниями соответственных образований женского и мужского рода: "добрые" вместо "добрая", "те" вместо "та". В именах мужского и среднего рода формы дательного множественного "омъ", местн. мн. "ехъ" и творительного множественного "ы" заменяются формами "амъ", "ахъ", "ами", заимствованными от имен женского рода, причем это произошло, вероятно, не без влияния именительного множественного среднего рода на "а" ("села" - "селамъ") и склонения прилагательных, где все три рода имели для этих падежей общие окончания. Форма р. имен мужского рода на древнее "ъ" ("ь") рано вытесняется формой на "овъ" ("евъ"), заимствовано от основ на "у": ср. современное малорусское "панiв", великорусское "садов"; кроме того, форма на "ь" вытесняется окончанием "ий" из основ на древнее "и" краткое: современное малорусское "коний", великорусское "князей". В связи с распространением окончаний основ на "у" и "и" в склонение других основ, стоит смешение их с основами на "о": вместо "сыну" рано является "сына" (р. ед.), вместо "гости" - "гостя" (р. ед.). Между прочим, из основ на "у" заимствуется в основы на "о" окончание местн. ед. "у", вытеснявшее "е" нижнего подъёма, в особенности в основах на согласные задненебные (в древнерусском языке ср. местн. ед. "торжку", современное малорусское "чоловiку", белорусское "жирябенку", "на гвоздику"); кроме того, "у" вытеснило в словах с подвижным ударением окончание "е" (ударяемое), вследствие чего уже в древнем языке "е" нижнего подъёма местн. ед. в словах с подвижным ударением было всегда неударяемо: "на низУ", "на дубУ". Далее из основ на "у" взяты окончания: им. мн. - "ове" (малорусское "панове", древнерусское "попове", севернорусское диалектное "столове"); р. ед. - "у", особенно распространяющееся в склонении имен неодушевленных и др. Сходно с этим объединяются склонения основ среднего рода: основы на "ес" почти совсем исчезают, заменяясь основами на "о": "неба" вместо "небесе". Окончания основ на твердые согласные, сближаются с окончаниями мягких основ: так, под влиянием "овъ" в мягких основах является "евъ" ("коневъ"), под влиянием "ови" - "еви" ("манастыреви"); вместо "е" нижнего подъёма в р. единственного и именительного, винительного множественного женского рода рано является "и", под влиянием окончания "ы" в твердых основах ("братии", "души", "овци") и т. д. - Среди явлений синтаксических обращают на себя внимание: окончательное вытеснение в именах мужского рода, означающих предметы одушевленные, формы винительного единственного, тождественной с именительным единственным - вытеснение, повлекшее за собой замену винительного множественного формой родительного множественного в склонении имен, означающих лица мужского рода, и утрату формы винительного падежа единственного числа мужского рода "и" (вместо чего и для неодушевленных в позднем языке употребляется родительный "его"). К тому же времени относится начало утраты двойственного числа в формах склонения и спряжения; вместо него появляется множественное число. В ту же отдаленную эпоху начинается утрата аориста и имперфекта: они заменяются формами прошедшего сложного (причастия на "лъ" с формами настоящего или аориста от "быти", вместо которого впоследствии формы "былъ", "была", "были"). Уже в общеславянском языке, по-видимому, при сложном прошедшем могла опускаться форма 3 лица единственного "есть": "ходилъ" вместо "ходилъ есть"; в русском языке стали опускаться и формы прочих лиц и чисел, по крайней мере при ясно выраженном подлежащем. Отметим появление оборотов, как "бывало ходилъ", "бывало читаю" (великорусский и малорусский). Опущение настоящего времени вспомогательного глагола в сложном прошедшем стоит в связи с общим исчезновением его (как связки) в языке. Весьма рано конструкция числительных, начиная с "пяти", распространилась на числительные "два", "три", "четыре"; этим объясняется появление оборотов, как "прошло два лета", "летело два лебедя" (великорусский и белорусский), ср. сербский "пиjе вино тридесет jунака"; равным образом это повлияло на появление р. множественного в определениях при именах, стоящих (в именительном или винительном множественного) после названных числительных: древнерусское "по два гроши польских", современное малорусское "три дошчi добрых", великорусское "два красивых стола". 3. Прежде чем остановиться на позднейших явлениях, следовавших за распадением единства русского языка, мы рассмотрим несколько звуковых явлений, пережитых отдельными наречиями в очень древнее время, когда еще не утратилось единство языка и когда эти наречия еще переживали, рядом с явлениями местными, явления, общие всему языку. К таким явлениям относятся: в южнорусских говорах изменение долгих "о", "о" переднее, "е" в дифтонгические сочетания "уо", "ио" (более переднее), "iе"; переход этих долгих гласных в дифтонги, очевидно, предшествовал потере долготы в гласных, а потерю эту следует признать явлением общерусским, хотя и поздним сравнительно с другими явлениями. Долгие "о", "о" переднее, "е" были получены общерусским языком из общеславянских "о", "е" долгих, а здесь они заменяли краткие "о", "е" вследствие перехода звуков "ь", "ъ" в соседнем слоге в слабые и неслоговые гласные. Так явились южнорусские "дуомъ", "миодъ" ("о" переднее в "м'одъ" из "е" по указанной выше причине), "пиечь". Памятники XII века доказывают, что к тому времени рассматриваемое явление уже совершилось, так как они передают одним общим знаком гласные звуки в словах, как "печь", "шесть", "камень" и в "дети", "сести", "горети", где "е" нижнего подъёма надо читать, конечно, как "ие". В среднерусских говорах к древнейшим местным звуковым явлениям относится так называемое "акание" - явление, тесным образом связанное с судьбой ударения. Ударение в этих говорах значительно усилилось, сравнительно с ударением общерусского языка и других русских говоров; это усиление повлияло на ослабление неударяемых слогов слова, причем гласные не вполне закрытые (каковы "и", "у", "ы") переходили в этих слогах в гласные неполного образования, которые обозначим через "о" краткое (из "а", "о") и "е" краткое (из "е", "о" переднее, "а" переднее); так явились в среднерусских говорах: "вода", "село", "цветы", "плесАть"; "постухА", "петуха"; "гОродо", "Умрете" и т. п. Полученные отношения между неударяемыми и ударяемыми слогами могли сохраняться только там, где в слове не оказывалось рядом нескольких неударяемых слогов с гласными неполного образования, так как в этом последнем случае из двух рядом стоящих перед ударением слогов слог, ближайший к ударению, должен был усилиться: в связи с этим усилением стоял переход гласной неполного образования в гласную полного образования, причем "о" краткое и "е" краткое безразлично переходили в "а"; так, рядом с "года", "вода" явились "горада", "погади", "зоважу"; рядом с "село", "весна" - "вес'алА", "сер'абрО" и т. д. Понятно, что в скором времени гласная "а" переходила и в начальные неударяемые слоги, вместо "вода", "село" появлялись "вада", "сяло"; обратное явление также не замедлило сказаться: вместо "горада", "вес'ала" появились "города", "весела". Разграничение в употреблении, с одной стороны, "о" краткого, "е" краткого, а с другой - "а", принадлежит уже позднейшей эпохе и произошло в отдельных среднерусских говорах. За ударением, из двух рядом стоящих слогов перевес получал, по-видимому, слог более удаленный от ударения: гласные "о" краткое, "е" краткое переходили в нем в "а"; так рядом с "слово", "в народе" явились "Олова", "в гОрод'а"; а это вызывало, с одной стороны, возможность появления произношения: "слова", "в народ'а", а с другой - "олово", "в городе". Разграничение в употреблении звуков "о" краткое, "е" краткое и "а" в этих случаях принадлежит отдельным среднерусским наречиям. В севернорусских говорах, отличавшихся от остальных, между прочим, сохранением общеславянского происхождения "г" как мгновенной согласной (латинское "g"), произошло в весьма отдаленное время совпадение звуков "ч" и "ц" в одном звуке, причем, если в позднейшее время и являлись два звука - и "ч", и "ц", - то употребление их не соответствовало первоначальному между ними различию. К древнейшим явлениям в тех же говорах следует отнести переход дифтонгического сочетания "ие" ("е" нижнего подъёма) как в "и", так и в "е" закрытое. Древность смешения "ч" и "ц" и перехода "е" нижнего подъёма в "и" и "е" доказывается новгородскими памятниками XI века. Относительно среднерусских говоров следует еще отметить, что западная часть их в весьма отдаленную эпоху пережила несколько общих явлений с польскими говорами. Сюда относятся: приобретение звуками "д'" и "т'" свистящего оттенка (отсюда позже дз и "ц" мягкие), а также потеря мягкого "р" (в польском языке мягкое "р" перешло в "vz", ср. словацкое твердое "r" при чешском "r"). После распадения русского языка, отдельные части его переживали общие явления, чуждые другим частям. Но части эти еще не вполне обозначились: создавшиеся между ними диалектические отличия стираются под влиянием столкновений, вызванных движениями народных масс. Некоторые резкие разграничения выступают наружу, однако довольно рано: так, южнорусские говоры не переживают в эту эпоху каких-нибудь общих явлений с севернорусскими или с восточной отраслью среднерусских говоров; напротив, южнорусские говоры сближаются все теснее с западной отраслью этих говоров, что соответствует поступательному движению южноруссов к северу. Среднерусские говоры переживают ряд общих явлений с севернорусскими, но особенно тесно сближение восточной их отрасли с севернорусскими говорами; этому соответствует движение среднеруссов, теснимых с юга, в область севернорусскую. Вместе с тем особый интерес представляет взаимное друг на друга влияние западной и восточной отрасли среднерусских говоров. Сообразно с этим я сначала рассмотрю явления, общие между теми или другими главными наречиями русского языка (южнорусские и западно-среднерусские, среднерусские и севернорусские, восточно-среднерусские и севернорусские), а потом перейду к обзору некоторых местных, более ограниченных диалектическими границами явлений. а) Явления, общие южнорусским (малорусским) говорам и западной отрасли среднерусских говоров (говорам белорусским). В области звуков: а) распространение произношения "в" как неслоговое "у" или билабиальное в (английское "w") в конце слова и перед согласными: украинское "сыниw", белорусское "сыноу", причем в связи с этим стоит смешение предлогов "в" и "у". Звук "ф" почти не известен ни в белорусском, ни в малорусском; вместо него "хв", "х". б) Распространение перехода "л" перед согласными и в конце слова в "у" неслоговое: белорусское "воук", "спау", малорусское "воук" ("воwк"), "ходыу" ("ходыw"). в) Переход сильно иррациональных "ы" и "и", являющихся в древнерусском языке на месте "ъ" и "ь" там, где группа согласных препятствовала их выпадению, в "ы" и "и" полного образования: белорусское "дрыжить", "тривога", "блистить", малорусское "крывавый", "глытаты", "дрыжаты"; тот же переход - в положении перед "и"переднего ряда, хотя диалектически в белорусском известно и другое изменение сильно иррациональных "ы" и "и". г) Отвердение звуков "ж", "ш", "ч". д) Появление "дж" вместо "ж": малорусское "выджу", "роджу", белорусское "урыджай", "проваджаць". е) Ассимиляция звука "j" предшествующим согласным в случаях, как белорусское "свиння", "суддзя", малорусское "зилля", "ниччу". ж) Отвердение губных перед мягкими согласными и в конце слов: белорусское "сем", малорусское "сiм"; белорусское "землю", "пъю", малорусское "зэмлю", "пъю". з) Переход неударяемого "и" после гласных и в начале слова в "й": белорусское "за йзвощика", "пайскаць", "во й давай", "нейдзе", "йрваци", малорусское "йму", "йно"; ср. "голка" вместо "иголка" в малорусском и белорусском. и) Появление пристановочных "в" и "г" перед начальными "у" и "о": малорусское и белорусское "вутка", малорусское "вораты" и "гораты" ("пахать"), белорусское "гораць" и т. п. - В области ударений отметим частый перенос ударения с предлога на зависящее от него имя: белорусское "на лесу", "пад ноги", "на стороны", малорусское "на зэмлю", "пидъ голову", "на бэриг", "до мосту", "за душу". В причастиях на "л" формы женского рода нередко принимают ударение среднего рода: белорусское "брала", "спала", "звала", малорусское "спала", "брала", "ждала", причем в сложных с предлогами ударение обыкновенно переносится с предлога на корень во всех родах - малорусское "порвала", "нанявъ", "пидчэсла", "помэръ", белорусское "умёр", "атдали", "падняли" и т. д. - В области форм малорусское и белорусское наречия сходятся: а) в сохранении форм с "ц", "з", "с" в основах на гортанные; белорусское "у парози", "у боцихъ", "у вусе", "дзеуце", "жонце", малорусское "у боци", "руцИ"; б) в сохранении форм звательного падежа на "е", "о", "у", причем окончание "у" употребляется не только в мягких основах мужского рода, но и в основах на задненебные согласные: малорусское "вовку", "снiгу", белорусское "сынку"; в) в сохранении некоторых единичных форм двойственного числа в именах женского рода: галицкое "дви нози", "дви руци", "три дорози", белорусское "тры бедзе"; г) в распространении окончания 1 лица множественного числа "мо" вместо "м": малорусское "вэдэмо", "хвалымо", белорусское "спимо", "бяжымо", "дамо"; д) в появлении окончания "ем", "ете" в повелительном наклонении вместо "им", "ите" в глаголах типа "хвалити": белорусское "да хадземъ", древнебелорусское "хвалете", малорусское "хвалим", "хвалИтэ"; е) в исчезновении форм деепричастия на "а", "я", подобных великорусскому "ведя", "неся", "хваля", вместо чего всегда "- учи", "- ючи", "- ячи"; ж) в сохранении окончаний "ем", "ех" древних основ на "ь": белорусское "сянёх", малорусское "костэм", "костэх" и в распространении окончания "ех", равно как и "ох" (из основ на "у"), на другие основы: белорусское "капачох", "кораблёх", "у нутрох", малорусское "людёх", "лисох", "конёх"; 3) в появлении стяженных форм в склонении имен прилагательных: белорусское "бела", "сера", "синю", "чиста" (вместо "чистое"), "вясёлы" (вместо "веселые"), малорусское "молода", "добрэ" (вместо "доброе"), "били" (вместо "билыjи"), "добри" (вместо "добрий", дательный единственного числа женского рода) и т. д.; вероятно, сюда же должно отнести появление в именительном единственного окончаний "ы", "и" вместо "ый", "ий": малорусское "сыни", белорусское "гОлы", "святЫ", "малЫ"; и) в употреблении окончания "у" в местном единственного числа слов мужского и среднего рода и в особенности в словах на задненебные согласные: белорусское "у пОлю", "у уху", "на коню", "при канцу", "на конику", "на рынку", малорусское: "в уху", "хлопцю", "вэсиллю", "чоловику"; i) в появлении окончания "е" вместо "и" в 3 лице единственного числа в формах как малорусского "говорэ", "ходэ", белорусского "косе", "ходзе", "купе" и некоторых других. - В синтаксическом отношении укажем: а) общее образование описательной формы будущего в малорусском и белорусском: "пысатыму", "хвалытымеш", "рабИциму"; б) вытеснение древних форм именительного винительного дв. числа в именах мужского рода формами множественного числа: малор. "два сыны", "два козаки", белор. "два браты", "два паны", "два вауки"; в) сохранение различия между формами родительного и винительного в названиях животных: малорусские "кониiв" и "конi", "рыб" и "рыбы", белорусские "коняй" и "кони", "сабак" и "сабаки"; г) распространение местоимений основы "як" вместо "как": малорусское "якый-то", "якнэбудь", белорусское "якийся"; д) употребление предлога "за" с винительным падежом при сравнениях: малорусское "зэмля бильша за мисяц", белорусский "паменiй за яго"; е) на изменение предлога "с" в "з" под влиянием фонетических причин и вызванное этим смешение его с предлогом "из". б) Явления, общие севернорусским (северно-великорусским) и среднерусским (белорусским и южно-великорусским) говорам. В области звуков: а) переход дифтонгического сочетания "ие" ("е" нижнего подъёма) в "е" - закрытое - перед мягкими согласными, открытое - в других случаях; выше было указано, что в севернорусских говорах еще раньше "е" нижнего подъёма изменялось диалектически в "и" и "е" закрытое: севернор. и среднер. "мера", "сели", "столе" ("стале"); переход звуков "о" переднего ряда, "а" переднего ряда, "и" переднего ряда после мягких согласных в "о", "а", "у" (ср. такой переход в более древнюю эпоху в положении после "ж", "ч", "ш", "j" и т. д.; среднерусск. (под ударением): "уцёк", "пёс", "нёс"; севернорусское: "нёс", "нёслА", "сёло"; для "а" из "а" переднего ряда древнерусское "есмя", "естя", совр. севернор. и южно-великор. (тульск.) "меня", "тебя", диалектное севернорусское "дайтя", "грузитя", "естя" (3 лицо единственного числа); диалектически "о" переднее и "и" переднее сохраняются перед (а в особенности между) мягкими согласными до сих пор, южно-великорусский "т'отя", "бjит", "пjит"; в) нефонетическое вытеснение звука "е" (из "е" нижнего подъёма) звуком "ё" переднего ряда (восходящим к "о"): среднерусское и севернорусское "вёдра", "гнёзда", "убёг"; г.) появление звука "е" открытого перед твердой согласной, с одной стороны - благодаря фонетическому изменению закрытого "е" в этот звук перед отвердевшей согласной: "конец" ("канец"), диалект. "сем", "верх"; с другой стороны - благодаря вытеснению звука "ё" из некоторых грамматических форм, под влиянием звуковой аналогии: южно-великорусское и белорусское "бярем", "вязем", "пляцем", северно-великорусское (редко) "ведем" и т. д., под влиянием "береть", "вязете", "пляцеш"; белорусское "умЕрли", "прынЕсло", под влиянием "умерци", "прынесць"; наконец, "е" появляется вместо "я" в конечном открытом ударяемом слоге, благодаря установившемуся в целом ряде форм чередованию "е" открытого ударяемого и "е" неударяемого и напротив совершенной единичности чередования ударяемого "а" ("я") с неударяемым "е": белорусское "спицЕ", "бяжыцЕ" вместо "спиця", "бяжыця", под влиянием "пляцИце", "завЕце" (ср. "пляцЕ" при "едз"е в 3 лице единственного числа), северно-великорусское "хотитЕ", "едитЕ", "несетЕ" под влиянием "хОдите", "играете" (ср. "ведЕ", "берЕ" при "еде"); ср. Диалект. белорусское "спицё", великорусское "хотитё" вместо "спиця", "хотитя" под влиянием чередования "ё" с неударяемым "е"; д) общим для северно-русских и большей части среднерусских говоров (как восточных, так и западных) следует признать изменение сильно-иррационального "ы" в положении перед "й" в "о" передним, несмягчавшее предшествующей согласной: "доброй", "слепой", "мою"; из "о" переднего, как увидим ниже, в северно-русском и восточно-среднерусском - "о": "доброй", "слепой", "мою", а в западно-среднерусских и некоторых (редких) северно-русских говорах - "э": "добрэй", "сляпэй", "мэю"; диалектически, в южно-великорусских сохраняется "о" переднее: жиздр. "мою", "крою". - В области форм: твердые и мягкие основы, сблизившие еще в предшествующую эпоху некоторые из своих окончаний, стремятся к еще большему сближению; следствием этого является, например, вытеснение окончания "е" (нижнего подъёма) в именительном и винительном множественного числа, мужского и женского рода и в родительном падеже единственного числа женского рода основ на мягкую согласную: именительный множественного "кони", "гужы" вместо "коне", гуже; "земли", "душы" вместо "земле", "душе"; в творительном единственного женского рода вместо "ею" является "ёю": "землёю", "даубнёю", в белорусских говорах даже в местоимениях: "таёю", "усёю". Благодаря совпадению форм родительного, дательного и местного в именах женского рода с мягкой основой ("землИ"), все три падежа могут получать общее окончание и в других основах женского рода: общим для великорусских и белорусских говоров является перенос окончания "ой" ("о" переднее) из р. ед. женского рода прилагательных в дательный и местн. ед.; р. ед.; "молодой" (из "молодые" по указанному выше закону) стало формой и дательного и местн. ед.: так объясняется появление формы "молодэй" в говорах, обративших "ы" перед "й" в "э"; ср. "маладэй" в южно-великорусских говорах Калужской, Тульской, Орловской губерний; "глупэй", "дурнэй" в некоторых белорусских говорах (при "чужый"); "серэй", "другэй" в олонецких говорах. Самые окончания р. ед.: "ый" (откуда "ой" - "о" переднее), "ой" явились в великорусских и белорусских говорах нефонетически вместо "ые", "ое" (из "ые", "ое" - "е" нижнего подъёма), под влиянием форм дательного и местн. ед. на "ой"; точно так в тех же говорах, в противоположность малорусским, окончание творительного единственного "ою" перешло в "ой" не фонетически, а под влиянием стремления сблизить по числу слогов форму тв. ед. с формами других падежей единственного числа: великорусские и белорусские "молодой" ("маладой") вместо "молодою", "травой" вместо "травою". Под влиянием чередования "ой" и "ой" ("о" переднее) в родительном, дательном и местном, вместо "ой" в творительном единственного также являлось "ой"(с "о" переднего ряда): ср. белорусское "старэй бабэй", южно-великорусское "с аднэй", олонецкое "под плитэй". Отметим, что и в форме именительного, винительного, множественного числа вместо "ые" должно было явиться фонетически "ое" (с "о" переднего ряда): но "о" переднее и в белорусских и в великорусских говорах уступало место звуку "ы" полного образования, заимствованному из именного склонения; впрочем, в белорусском известны диалектные "нашнэя", "гнилэя" и т. п. Общим для великорусских и белорусских говоров оказывается смешение творительного и местного единственного в склонении местоимений и прилагательных: белорусское местн. ед. "темъ", "на сивымъ", "у другимъ", великорусское "в ним", "в таким случае", но с "немъ". Окончание "е" в именительном, винительном среднего рода, существовавшее в общерусском языке после "и" (тогда как после "j" звук "е" изменился в "о"), которому предшествовала гласная, т. е. в случаях, как "мое", "доброе" (ср. малорусское "мое", "доброе"), в великорусском и белорусском заменено окончанием "ё", и заимствованным из имен, как "лицо", "плечо": ср. великорусск. и белор. "моё" ("маё") при диалектном белорусском "мое", "тае"; вытеснение форм "мое", "свое" через "моё", "своё" вызвало в великорусских говорах "моеё", "своеё" вместо "моее", "своее" в родительном единственного, женского рода. Равным образом великорусские и белорусские говоры вытеснили ударяемое окончание "я" в именительном, винительном, единственного имен среднего рода: диалект. общерусс. "жытья" (малорусское "життя"), "рытья" (древнемалорусское "вырытя") перешли в великорусском и белорусском в "житьё" ("жицьцё"), "рытьё", под влиянием имен, как "плечо", "яйцо"; при этом вытеснение "я" через "ё" вызвало появление белорусских форм как "мужьё", "звярjо", "жардзiё" и т. п., великор. диалект. "кумовьё" при "кумовья". В глагольных образованиях отметим распространение основ на "ыва", "ива" для значений несовершенного и многокр. видов, причем коренное "о" ударяемое заменяется (хотя далеко не постоянно) через "а", в противоположность малорусским говорам, где подобное "а" почти неизвестно, причем вместо "ыва", "ива" находим "ува", "юва": великор. "занашивать", "похаживать", "отмораживать", белор. "загаливаць", "загарнываць", "уламливаць" (малор. "прыговаруваты" обязательно белорусскому влиянию). Укажем еще на возможность появления форм с "к", "г" вместо "ч", "ж" в настоящем времени: великорусский "пекёть" ("пекеть"), белор. "пякець". - В области синтаксиса отметим потерю сравнительной степенью форм рода и падежей и появление вместо них наречия, употребляемого и в качестве прилагательного-сказуемого: "она добрее ("дабрей") мужа". в) Явления, общие севернорусским и восточно-среднерусским (т. е. южно-великорусским) говорам. В области звуков: а) переход "о" переднего ряда (из "ы") в "о"; выше было указано, что переход "мыю" в "мою" принадлежит как севернорусским, так и всем среднерусским говорам (в западных лишь диалектически сохранялось "ы"); но дальнейший переход "мою" (с "о" передним) в "мою" характеризует именно эпоху общей жизни северно-русских и восточно-среднерусских говоров; ср. северно-великорусское "доброй", "сильной", южно-великорусское "глухой", "крою" и т. д.; б) переход сильно-иррационального "и" перед неслоговым "и" в "е" (ср. более древний переход "ый" в "ой"); "пей", "шея"; в) переход сильно-иррациональных "ы" и "и", заменивших древние "ъ" и "ь" в группах согласных, в "о" и "е" (в противоположность малорусским и белорусским, где вместо этого - "ы" и "и" полного образования): "блоха", "дрожать", "крошить", "греметь", "трезвонъ"; г) отвердение "ж" и "ш" (не повсеместное), причем предшествующее "е" может изменяться в "ё": "лёжа", "одёжа" (белорусское "адзёжа"); более позднее отвердение "ц" (также не повсеместное): "конец", "отец"; сохранение "ч" мягкого (только в единичных диалектах "ч" отвердело); д) диалектическое, но весьма распространенное смягчение задненебных согласных после предшествующих мягких звуков: "чайкю", "ручкя" в губерниях Ярославской, Вологодской, Костромской, Вятской, Новгородской, Калужской, Тульской, Орловской и других; е) смягчение губных перед мягкими задненебными согласными: "лапьки", "шапьки" и др. Относительно ударения можно отметить перенос его на "ся" в причастиях на "лся" под влиянием форм ж. и среднего рода: "взялсЯ" вместо "взЯлся"; также "взялИсь" вместо "взЯлись" и т. п. - В области форм: а) полное сближение твердых и мягких основ, вызвавшее, например, утрату местн. ед. на "и" (и "ю") в местн. ед. от мягких основ (ср. белорусское "на конИ", "у пОлю", "на корабли", "при цару"): "на коне", "в лице", "при конце" (лишь в словах на "ье" сохранилось "ьи": "в забытьи"); вместе с тем некоторые из окончаний мягких основ переходят в твердые: "у сестре", причем этому содействует тождество окончаний родительного, дательного и местн. ж. рода в именах прилагательных, тождество известное и в более древнюю эпоху, когда при древнем "земле" (р. ед.) явилось новое "земле" (дат. и местн.); б) исчезновение древних форм склонения основ на задненебную согласную, где вместо "г", "к", "х" стояли "з", "ц", "с"; ср. новообразования: "руке", "дороге", "ухе", "лавке" и т. д; в) равным образом средненебные согласные заменили указанные звуки в формах повелительного наклонения; "пеки", "береги" вместо "пьци", "берези" (белорусское и малорусское "печи", "стережи"); г) формы дв. числа мужского рода на "а" получают значение множественного, когда отличаются ударением от формы родительного падежа: "города", "паруса", "глаза", "рога" (исключения, как "рукава" редки); в связи с этим, за окончанием "а" ("я") имен собирательных, восходящим частью к древнему "а" в словах женского рода ("братья", "господа", "зятья"), частью к древнему "е" в словах среднего рода ("листья", "колья"), укрепляется значение окончания им. мн. мужского рода, и слова эти начинают склоняться во множественном числе ("друзья" вместо "дружья", под влиянием "друзи", и далее "друзьям", "друзей"), тем более что и в именах мужского рода было уже известно окончание "я" в им. мн. из "е": "людья", "гостья" (в более древнюю эпоху), "дворяня", "татаровя" (в более новую), откуда, под влиянием косвенных падежей, и "а": "бояра", "мещана". Неударяемое окончание "я" с течением времени исчезло в большинстве великорусских говоров, заменившись окончанием "ья": "сыновя" перешло в "сыновья" под влиянием "князья" (ср. "сыновем" и древнее "князем"; "сыновех" и древнее "зятех"). Напротив, ударяемое "а", "я" распространилось даже на имена женского рода: "старостА", "хлопотА", "грядА", "податА", "зеленЯ", "озимЯ", "вещА"; д) в склонении числительных вместо "ма" (под влиянием "ми") являются "мя": "двумя", "четырьмя"; диалектически (северно-русский) "мя" переходит и в местоимения; е) деепричастие на "я" получает особенное распространение и образуется также от глаголов в совершенном виде (с значением прошедшего времени): "увидя", "унеся", "спустя"; ж) формы звательного падежа исчезли окончательно. - Среди синтаксических явлений укажем на появление форм дв. числа мужского рода на "а" не только при "два", но и при числительных "три", "четыре": "три брата", вместо "браты"; при этом формы дв. числа теряли свое древнее место ударения (если оно приходилось на окончание) и получали ударение, сходное с род. ед.: "два глаза" вместо "глаза", "два рога" и т. д.; под влиянием этого, форма род. ед. после названных числительных заменяла формы им. винительного мн. в именах женского и среднего рода: "два села" (а не "сёла"), "три версты" (а не "вёрсты"). Диалектически то же самое распространялось на имена прилагательные, употребленные в значении существительных: "два малаго" вместо "двое малых". Описательная форма будущего времени образуется только посредством соединения "буду" с неопределенным наклонением глагола несовершенного вида. Все одушевленные мужского и женского рода во множественном числе употребляют форму родительного падежа вместо винительного: "в дом ведут трех лошадей, двух коров"; диалектически может сохраняться и форма винительного мн. При глаголе "болеть" лицо обозначается не винительным падежом (как в малорусском и белорусском), а предлогом "у" с род.: "у меня болит голова" и др. Деепричастие прошедшего времени употребляется в значении прошедшего времени: "церковь сгоревши давно", "староста еще не уехатчи". Также в значении прошедшего времени от глаголов возвратных (на "ся"): "лошадь запряжомши", "я занямши", "мост ломивши". Несмотря на взаимные столкновения русских наречий, в результате которых некоторые из них переживали общие, отмеченные выше явления, новая группировка говоров не уничтожила того деления языка на три области, которое восходит к глубокой древности: области южнорусских (малорусских), среднерусских и севернорусских (северно-великорусских) говоров. Впрочем, общая жизнь западной и восточной половины среднерусских говоров была порвана, и в области среднерусских говоров обозначаются две новые группы говоров, которые сообразно с названием двух новых народностей, называют белорусской и южно-великорусской. Но связь между обеими группами продолжается до сих пор: это зависит частью от того, что в южно-великорусской области находятся говоры, издавна тянувшие к западной половине, частью же от того, что политические и культурные условия способствовали проникновению влияния южно-великорусских говоров далеко на запад. Ниже мы укажем на данные, свидетельствующие о взаимном влиянии белорусских и южно-великорусских говоров. Указывая на малорусские, северно-великорусские, белорусские и прочие явления, мы оставим в стороне те из них, о которых было уже сказано выше. Малорусское наречие резко стало отличаться от других русских наречий после перехода звуков "и", "е" (а также "а", "ё" передние) в средненебные гласные, перед которыми должны были отвердеть (в силу ассимиляции) мягкие согласные; и перешло в звук близкий к "ы", что повело в одних говорах к смешению древних "и" к "ы" в одном общем звуке - "и" средненебном, а в других к смешению их в одном звуке - "ы": "сыла" и "сила" (с средненебным "и"); звуки "е", "а" переднее, "о" совпали в одном звуке "е" средненебном, переходившем затем в "е" (несмягчающее предшествующей согласной), а диалектически, в неударяемых слогах - в "и" средненебное: "бэрэг", "вызла". Но там, где согласная не могла отвердеть под влиянием аналогичных образований, "о" переходило в о ("л'он" - "л'на"), а "и" сохранялось без изменений: "козий" (с мягким "з"). По-видимому, рассматриваемое явление началось в южно-малорусских говорах и уже оттуда передалось в остальные, вообще более склонные к консерватизму. С юга же шло изменение дифтонгов "ие", "уо", "ио" ("и" переднее) в "и", и до сих пор еще не охватившее всей малорусской области: "тисто", "дим" (из "дуом" через посредство "дуом" ["о" переднее], "диом", "дим" ["и" "о" передние]), "нис" (т. е. "нёсъ" из "ниос" через посредство "нис" ["и", "о" передние]). Напротив, с севера идет отвердение "р", заходящее довольно далеко на юг Украины и охватившее Галицию; оттуда же идет развитие дифтонгических сочетаний вместо групп "мягкая согласная + следующее "а"": "сйаду" вместо "с'аду"; "йа" переходило в "е", а при известных условиях - в "и": "с'еду", "ж'иль", "ч'ис" в северно-малорусских и угрорусских говорах. Общим всему малорусскому наречию оказывается подобное изменение сочетаний мягкая губная + "а": "пjать", "вjану". Диалектически имело место стяжение "оа", "ое" и др., после выпадения между этими гласными неслогового "и", в "а", "е" и т. д.: "ма" вместо "моя", "мэ" вместо "мое", "добра", "добрэ", "добри" (им. мн.) и т. д. В словах женского рода именительного, винительного, мн. на "ы" стало притягивать на себя ударение: "жинкЫ", "молытвЫ" и др. Чередование "добрэ" и "доброе" вызывало, с одной стороны, появление "добрээ", а с другой - форм как "добрэ", "сильнэ", "самэ", "хорошэ", в значении наречий. - В синтаксическом отношении любопытно употребление дательного падежа вместо местного после предлогов "в", "на", "об", "по", "при": "пры ёму", "у нашому роду" и т. п. Может быть, подобное смешение падежей объяснит, почему древнее окончание дательного "ови" перешло в "ове" (ср. местн. ед. на "е" нижнего подъёма); современный "сынови" вместо ожидаемого "сыновы". Севернорусское наречие пережило ряд явлений после окончательного распадения русского языка. Так, древнее "г" равно "h", являвшееся в окончании род. ед. местоименного склонения ("ого", "его"), а также еще в некоторых других случаях, исчезало в большинстве северно-великорусских говоров между гласными, причем "оо" (а под влиянием этого и "ео") переходило в "ово" ("ево"); "тово", "доброво", "моево" вместо общерусского "moho", "доброhо", "моеhо". Что касается диалектичного "ово" в южно-великорусских говорах, то, конечно, оно заимствовано ими из говоров севернорусских. Во многих говорах имела место замена конечного "я" через "ё" по причине вышеуказанной: ср. диалект. "дружьё", "спитё", "завтрё", "напивсё" ("напился"), "кольё", "колосьё"; "ё" заменяет диалектически и "е" на месте ударяемого "е" нижнего подъёма: "телёга", "колёно", "крёсла"; в окончании им. вин. среднего рода "ё" вместо "я" явилось не фонетическим путем, под влиянием окончания "о": "селенья" перешло в "селеньё". Весьма распространено выпадение неслогового "и" между гласными: диалект. "делаэтъ", "играэмъ", "добраа". Во многих говорах группы гласных подверглись ассимиляции и стяжению: "играатъ", "игратъ" (с долгим "а"), "добра" (с долгим "а"), "уметъ" (вместо "умеетъ" с долгим "е"), "хозява". Диалектически находим замену неударяемого "а" через "о": "трова". - В области форм отметим замену окончания "ми" в тв. мн. существительных через "м" и "мы": "ногам", "рукам", с "людьмы" (в белорусские говоры "м", по-видимому, проникло из севернорусских); замену окончаниям "ми" в тв. мн. прилагательных и местоимений через "ма": "слезам горюцима"; очевидно, "ма" - из дв. ч.; смешение дательного с творительным мн. также под влиянием дв. ч., где оба падежа имеют одну форму. Во многих говорах окончание "ы" (р. ед.) переносится в дательном и местном (ср. сказанное выше о сходных явлениях): "на травы", "к воды". Сравнительная степень принимает окончание "яя" и "яе" вместо "ее", причем, по-видимому, это объясняется влиянием деепричастия на "ая", "яя": "полняя", "скоря"е (ср. южно-великорусский "левеючи", "сереючи", под влиянием деепричастия на "учи"). - Весьма распространено в говорах употребление члена: указательного местоимения "ть" получает место за словом: "домо-ть", "баба-та", "глаза-те". Важно отметить описательный оборот с причастиями страдательного для выражения прошедшего времени, причем лицо выражается предлогом "у" с род. падежом: "у отця на другой жененось", "у всех уехано из дому", "у меня везде робатывано", "у ёго в наймиты было нанятось". Ввиду возможности замены причастия страд. прошедшего деепричастием на "вши", возможны обороты как: "у нёго за коньми ушетци". Белорусская группа говоров находилась, как указано выше, под сильным влиянием говоров малорусских: вот почему целый ряд белорусских явлений уже рассмотрен нами в предыдущем отделе. Среди специально белорусских (и притом сравнительно новейшего происхождения), звуковых явлений внимание исследователя останавливается, между прочим, на диалектическом распространении звуков "о", "е" кратких (так мы обозначаем звуки неполного образования, явившиеся в слогах неударяемых вместо "о", "а", "е", "е" нижнего подъёма и т. д., см. выше) на счет звука "а" ("я") и на переходе этих звуков в "ы", "и". Во многих белорусских говорах вытеснение "а" ("я") звуками "ы", "и" происходит только при наличности некоторых благоприятных звуковых условий, а именно: "ы" и "и" вытесняют "а" в слоге перед ударением, если в ударяемом слоге находится "а": "выдА", "дычкА", "гылывА" (при "вадЕ", "дачкОю"); "лиса", "нисла", "рика" (при "у лясу", "нясли", "ряку"); такое "ы" после губных согласных, а также после слога с гласной "у", переходит в "у": "пупА" (но "папу"), "дурука", "гусука". В склонении весьма распространена в белорусских говорах потеря различия между ударением винительного и именительного падежа слов женского рода с подвижным ударением: "ваду", "душу", "зямлю", "на гару" и т. п. Под влиянием чередования в диалектах "ы" и "э" в окончаниях имен прилагательных, как "маладэй" и "маладый", "нашнэя" и "нашныи", "портнэя" и "портныи", звук "э" вытесняет диалектич. "ы" и в окончаниях имен существительных: "воз", "травэ", имен. мн. "валэ", "дворэ". Весьма характерны новообразования в формах зв. падежа слов женского рода, в которых отбрасывается окончание "о": "мам", "баб", "маладух", "тёт". Вместо "иваешь", "иваеть" и т. д. употребляются сокращенные формы на "аеть", "уеть": "абарачаитца", "выговаруешь", "спрашую" и некоторые другие. Белорусские говоры на востоке все более и более подвергаются влиянию говоров южно-великорусских: они утрачивают здесь характерные цекание и дзекание, проникаясь и другими звуковыми, формальными и синтаксическими особенностями, восходящими отчасти к севернорусскому влиянию на южно-великорусские говоры. Так, в дзекающих говорах Смоленской губернии является окончание "ой" вместо и при "эй" и "ый" в им. ед. прилагательных: "сухой", "кривой", "сядой", "якой"; там же возможно появление "в" вместо "г": "прежнява", "майво", "сяводни" и т. д. Восточнее белорусские говоры принимают еще более великорусскую окраску, но белорусское происхождение некоторых из этих говоров выдают такие звуковые явления, как "стаття", "свиння" или "пакрый", "памыюся" (Мосальский и Жидринский уезды Калужской губернии); любопытно также сохранение в них форм местного единственного как "у сараю", "на большаку", им. мн. как "рукавы", "луги", "поводы"; рядом с этим известны и формы на "а" ("луга"), проникшие в соединения с числительными "два", "три", "четыре", но, вопреки великорусскому и сходно с белорусским, не всегда утратившие ударение множественного числа: "два барских домА", "я яго учил гадА три". Южно-великорусские говоры испытали на себе влияние севернорусских говоров, и до сих пор, благодаря в особенности культурному значению Москвы, влияние это продолжается. Выше было указано, какие явления можно признать общевеликорусскими; отметим здесь распространение "в" вместо "г" в родительном ед. в южно-великорусских говорах, появление "г" = "g" вместо "г" = "h" (рядом с "х" в конце слова: "друга", но "друхъ"), "т" твердого в 3 лице единственного и множественного числа и некоторых других севернорусских звуковых особенностей. К собственно южно-великорусским явлениям, проникшим и в белорусские говоры, а отчасти и в северно-великорусские, следует, кажется, отнести появление "мши" вместо "вши" в деепричастии прошедшего времени: "выпимши", "уехамши"; вероятно, "мши" надо объяснять из "вши" не фонетическим путем, а как аналогичное образование (Соболевский указывает на влияние "вземши"). Появление в южно-великорусской области говоров, весьма сходных с белорусскими, объясняется, как указано выше, тем, что древними колонизаторами Приокской области были не только восточные, но и западные среднеруссы: ср. распространение здесь окончания "эй" вместо "ой" в родительном, дательном, местном прилагательных и местоимений, появление ударений "вадУ", "галавУ", единичные случаи, как "свиння", "суддя" даже в рязанских говорах и мн. др.
См. также статьи:
**Русский язык и Русская литература. Содержание .
3W.SU ©® 2015